Глава девятнадцатая
ПРОШЕНИЕ
В рассказе Ольги перед ним открылся такой огромный, почти неправдоподобный мир, что он не мог удержаться, чтобы как-нибудь не соприкоснуться с ним, хотя бы вспоминая о своих мелких переживаниях, чтобы убедиться не только в существовании этого мира, но и отчетливо ощутить, что и сам он тоже существует.
«Мелкие переживания» по сравнению с «огромным, почти неправдоподобным миром» — о Божественном ли здесь идет речь или — о божественно-творческом?
— и туда устремляются все. По каким правилам происходят эти перемены, установить еще не удалось. Один раз в восемь утра все едут по одной дороге, через десять минут — по другой, потом — по третьей, а быть может, через полчаса снова по первой, и уж тут едут весь день, но в любую минуту возможны изменения. Правда, у Деревни все дороги сходятся, но там коляски летят как бешеные, тогда как у Замка они еще замедляют ход. И если порядок езды по Дороге не установлен и разобраться в нем трудно, то это относится и к числу колясок. Бывают дни, когда ни одной коляски не увидишь, а потом их проезжает великое множество. Теперь представь себе нашего отца в этой неразберихе.
Религиозный человек вряд ли станет так описывать пути к Богу — скорее уж писатель иронизирует по поводу литературных направлений и литературной моде. Но отчего в главе речь идет об отце — как известно, отец Кафки, к примеру, ни религиозностью, ни тем более интересом к литературе не отличался.
«В этой неразберихе» отца Кафки представлять и нет надобности. Он — по сравнению, например, с сыном, вполне благополучен. Фотография 1920 года показывает нам слегка постаревшего, но все еще полного сил мужчину. А несколькими страницами ранее автор говорит о том, что за последние три года отец Амалии изменился до неузнаваемости. За три года — с 1917 — со времени констатации у Кафки туберкулеза — до неузнаваемости изменился сын. Если мы вспомним давнишнее высказывание писателя, что он долго будет выглядеть юным, а затем разом постареет, то не приходится удивляться тому, как подробно автор останавливается на описаниях переживаний, напрасных — по-человечески понятных — надежд и стараний отца семейства.
Здесь же упоминается садоводство и промокшая, иззябшая, фигура больного отца. Как тут не вспомнить работу Франца Кафки в Помологическом институте в Трое под Прагой — он сам недаром упоминает об этом в письмах и дневниках.
— «Прошение», но главный персонаж ее уже ничего не просит — он просто ждет.
— дело другое), а Франц Кафка еще и уточняет: прошение о прощении. К Богу или человечеству устремлено это прошение, искренне оно или нет, найдет ли оно отклик или канет в Лету — на то уж воля читателя. Писатели же...
Чиновники — народ очень образованный, но односторонний, по своей специальности каждый из одного слова может вывести целый ряд мыслей но ему можно часами объяснять то, что касается другого отдела, и он будет только вежливо кивать головой, но не поймет ни слова. И это вполне понятно: попробуй только сам разобраться в каких-нибудь служебных пустяках, которые любой чиновник может разрешить одним мановением руки, попробуй только в них разобраться досконально, а уж ты всю жизнь провозишься, а до сути так и не доберешься.
Чиновников от религии или литературы имеет в виду здесь писатель? Пока что представляются только две эти части весов — их способно представить себе даже атеистическое сознание