Глава восьмая
СОСУД НАПОЛОВИНУ ПУСТ, СОСУД НАПОЛОВИНУ ПОЛОН.
Называющие Франца Кафку самым «мрачным» писателем XX века роман «Америка», похоже, и не читали. Скорее всего, они читали роман — «Пропавший без вести». «Да разве это не одно и тоже?» — спросит наивный читатель и будет прав и не прав одновременно.
Когда в начале этой статьи я задался вопросом: «"Америка»? «Пропавший без вести»?», я точно так же настороженно мог спросить: «Пессимизм? Оптимизм?» Ибо многое зависит от настроя читателя. И настрой этот часто зависит от указующей стрелки названия произведения. Этот роман писала юность Франца Кафки. Среди фотографий писателя есть фото 1901 года — именно таким и представляется Карл Россман: спокойным, выдержанным, ожидающим. Очень привлекательным. И — обладающим большой душевной твердостью.
Если бы на форзаце книги была эта фотография, под впечатлением ее читатель и острее, и напряженнее, и с большей надеждой следил за перипетиями героя романа. Таково призвание героя фотографии и героя романа — видеть мир. Наше, квантовое, восприятие мира фиксирует удачи и огорчения, несчастья и красоты, но никогда — облик мира. Собственно, этой загадкой мы и мучаемся всю жизнь, по-ребячески — щенячьи тычясь носом в первые попавшиеся на глаза веши — соблазн внешнего, поверхностного восприятия, соблазн внешних органов чувств, и скорбим, когда они нас обманывают. Майя мира последовательно вызывает: интерес, наслаждение, разочарование. Но, и закончив единожды этот урок, мы спешим на следующий, такой же. Жизнь — сама по себе оптимизм, даже с фатальным для всех нас итогом. А временные приступы пессимизма... Что ж, они, может быть, и предуготованы для того, чтобы — остановиться и призадуматься. Может быть, так нас воспитывает Провидение.
я возвращаюсь к сравнению Франца Кафки с Андерсеном: Карл Россман — это стойкий оловянный солдатик ХХ века. «Америка» — может быть, единственная «детская» сказка Франца Кафки, и я бы даже сказал — рождественская сказка, недаром автор дарит своему герою воспоминание об игрушечном рождественском вертепе.
Таково восприятие Кафки, естественно, противостоит общераспространенному, но в итоге дух рыщет, где хочет, и не вина писателя, что мировые события начала века, достаточно скорбные обстоятельства жизни самого писателя и его интерпретация (вплоть, быть может, до литературной версификации) их вынудили критику, а следом — и читателя, отыскивать этот дух по кругам ада, а не в горных высях.
Франц Кафка мрачен и опасен не более, чем режиссеры триллеров и фильмов ужасов конца XX века. Просто писатель намного раньше, возможно, неосознанно, понял психотерапевтическое воздействие произведений такого рода (кстати, Кафка был большим любителем кинематографа), к тому же дающих выход художественной фантазии. «Закаляться» Кафкой необходимо: если уж не дамасской, то домашней, златоустовской выделки стали найдется применение на наших бескрайних просторах бедствий и возможностей.
Но и это — считанная со страниц надежда, и — похоже — Франц Кафка сознавал это. Вот почему он завещал сжечь свои произведения. Случись это, мы так бы и остались в прогале между оптимизмом «Америки» и пессимизмом «Пропавшего без вести». А сейчас мы вольны выбирать между полупустым сосудом и сосудом, наполовину полным, — согласно степени опустошенности или наполненности своей души.