Глава седьмая
И РАССТУПИЛОСЬ КРАСНОЕ МОРЕ...
Свидетельства отношений Франца Кафки и религии настолько мизерны, настолько щепетильно умолчание автором этого аспекта на страницах его произведений, дневников и писем, тогда как на заднем — надмирном — плане постоянно брезжит некое непостижимое сияние, что задаешься в конце концов вопросом: если лежащие на поверхности вещи он тщательно препарирует, являя читателю доказательства неоднозначности любого явления или просто предмета, то — не придавал ли он глобального значения и своей фигуре умолчания?
Скорее всего, именно этот план, старательно упрятываемый и, однако, все время нарастающий подспудно из-за горизонта его произведения, — главная тайна творческой эйфории автора, его сверхличностное и надменное достояние.
— «диккенсовский» аспект романа «Америка», Франц Кафка настолько явственно упирает на это (в том числе и в дневниковых записях), что, зная многозначность его мысленных построений, не можешь в конце концов не обратить на это особого внимания. Итак, Диккенс. Но сам — то Диккенс от чего отталкивался? От обычной литературной традиции? Тогда на чем же основывалась сама эта литературная традиция? Правда, логика этих построений преподносится уже позже, задним, так сказать, числом. А сначала молнией промелькивает мысль: история Карла Россмана — не скомканная ли трудолюбивой мыслью автора и затем выправленная своеобразно история Иосифа Прекрасного
— только на первый взгляд. А ведь до них Карла «продают» — по существу сначала родители и дядя, затем — господин Грин и господин Поллундер. Продают или предают — не суть важно. Предают юношу, предают — его собственной судьбе. И первые построения фараонова дворца — особняк дяди и отель «Западный» — пусть не увенчались успехом, зато глава последняя живописует возможности уже почти' безграничные. И расступаются пространства Америки, принимая в свои спасительные объятия несчастный, изгнанный из родных мест народ.
Совершенно библейская история. И если иметь в виду именно эту линию построения романа, то не приходится удивляться уже и — якобы — его незавершенности. Возможно, автор просто и подумать не мог примыслить себе читателя глупее себя, разговор на равных — это его кредо, это его духовный и душевный долг.
Бесчисленны проповеди бесчисленных проповедников, и я как бы присовокупляю к ним Франца Кафку. Если это и так — именно такова логика воздействия романа «Америка», возможно — именно такова была авторская задача или одна из задач...
Что за притча! — иногда восклицают в недоумении. Именно! Притча как событие или явление вовсе несуразное на первый взгляд, в дальнейшем преподносит — если мы окажемся достаточно настойчивыми, напряженными и проницательными — радость открытия-узнавания, радость личностного присутствия в ней даже,. гордость этой маленькой своей победой и благодарность автору, не усомнившемуся в нас. Притча подразумевает ответственность Понимание ответственности перед собственными словами и поступками. Она — как урок: невыученный, он принесет нам скудость дальнейшего существования на грешной земле, предлагающей соблазны телу и душевные терзания, но и отраду душе при исполнении долга. Карл Россман идет этим путем по страницам романа, и мы идем за ним следом не из-за случайного всего лишь времяпровождения — такие книги не попадают в руки случайно, чье-то провидение тому служит, и означает это — ни много, ни мало — вектор истинности движения, и тогда узнается посох Моисея, рассекший воды Чермного (Красного) моря...