Ольга Александровна Сапрыкина.
КОНЦЕПЦИЯ БОГА В ТВОРЧЕСТВЕ ФЕРНАНДУ ПЕССОА
http: //www.falar.ru/
Через все творчество выдающегося португальского поэта Фернанду Пессоа проходит сознательная установка на снижение образа Бога и реабилитацию его антипода. Еще в 1907 г. девятнадцатилетний поэт заключает написанный по-английски договор с Джейкобом Сатаной, «хозяином, хотя и не королем преисподней». Договор состоит из четырех статей: «Никогда не отказываться делать добро людям. 2. Никогда не писать ничего, что разжигает чувственность или другие пороки, могущие причинить вред читателям. 3. Подвергая нападкам религию во имя правды, никогда не забывать, что религию трудно заменить чем бы то ни было и что бедный человек рыдает во тьме. 4. Никогда не забывать о человеческой боли и страдании». «Статьи» этого соглашения невольно приводят на память слова Гете, ставшие эпиграфом к булгаковскому роману «Мастер и Маргарита»: «Кто же ты? Я часть той силы, которая вечно хочет зла и вечно совершает благо».
«ту мифологию, в которой светоносный Люцифер стал символом тьмы. Тебя, носитель Света Жизни и Света Первопричины, безоблачная краса пробуждающегося разума, цветок зримой Вселенной, превратили в презренный символ».
В одном из своих ранних стихотворений «Бог» (1913) поэт утверждает:
Цитата:
Ás vezes sou о Deus que trago em mim
E então eu sou о Deus e о crente e a prece
Em que esse deus se esquece.
(Иногда я – это Бог, которого я ношу в себе,
И тогда я и Бог, и молящийся, и молитва,
И распятие из слоновой кости,
В стихотворении 1930 г. «Na margem verde da estrada» снижение образа Бога опять же достигается сопоставлением его с человеком:
Цитата:
Na margem verde da estrada
Os malmequeres são meus.
á trago a alma cansada —
Não e de si: é de Deus.
(У зеленой обочины дороги
Растут мои ноготки
Душа моя уже устала
Ограниченному в своих возможностях сотворенному по человеческому образу и подобию Богу поэт начинает противопоставлять всемогущий Рок (Fado):
Цитата:
Tornar-te-ás só quem tu sempre foste.
О que te os deuses dão, dão no começo.
ó vez о Fado
Те dá о fado, que é um.
(Ты станешь лишь тем, кем был всегда
То, что боги дают, они дают сразу.
В самом начале Рок
В 1914 г. в оде, написанной Пессоа от имени одного из своих гетеронимов поклонника античной культуры Рикарду Рейша, говорится о «богах, над которыми довлеет вечный рок» («os deuses, sobre quern / О eterno fado pesa»), а в другой— о том, что «над правдой располагаются боги и наша наука — ошибочный список с их уверенности в том, что существует Вселенная». В набросках к драматической поэме «Первый Фауст» (1908—1933) Пессоа пишет, что «в обширных звездных небесах, находящихся за пределами разума и управляющихся Парками («sob a regência dos fados»), сущность которых никому не ясна, таятся бесконечные солнечные системы, и каждое солнце — это Бог». Созданная Пессоа вселенная принципиально непознаваема, и, как сказано в тех же набросках, «Бог не понимает сам себя».
В архивных записях Пессоа эти мысли излагаются более подробно: «Ничто не предвещает гибели цивилизации в такой степени, как данное нам знание бессмысленности всякого усилия, ибо существуют законы неумолимые, которые ничто не изменит и не разрушит. Мы — скованные наручниками рабы каприза богов, которые сильнее, но не лучше нас. Как мы, так и они подчинены жестокому и абстрактному Предназначению, которое стоит над справедливостью и добротой и которому чужды добро и зло».
Космогония Фернанду Пессоа скрупулезнейшим образом представлена в его архивных заметках на английском языке: «Наш мир, в своем абстрактном бытии, начинается сейчас. Вот его первая троица: Мировая Душа, то есть Бог; Мир, то есть Сын, и Рок, то есть Святой Дух, ибо он не Дух Мира, а Дух Мировой Души. Мир порожден своей Душой (Богом-Отцом) из абстрактной возможности будущего Мира, которая символически воплощена в Деве Марии (ср. Маrе, море), под воздействием Рока (Святого Духа). Дева Мария заключает в себе возможность не всех миров, а лишь нашего мира».
«В то же самое время, когда Бог создал Мир из ничего (то есть просто из потенциальной возможности будущего мира, без чего Мира быть не могло), Бог создал правительство Мира, состоящее из Ангелов и низших богов. Первые управляют Миром в его отношении к Богу, а вторые — в его отношении к самому себе. Эти низшие боги и есть те боги, которым поклонялась языческая античность. Некоторые из Ангелов из гордости, то есть сознания своего отдельного от Бога существования, словно они и не были сотворены из Божественной субстанции, «восстали», то есть решили покинуть мир через Дверь, ведущую к Высшей Правде. Поэтому в качестве наказания они были отринуты Богом, то есть Волей, и низвергнуты в пропасть Инертности. Это было первой и величайшей трагедией разума.
— это Чистая Воля, Чистое Деяние и Чистое Бытие в своем отношении к Миру. Но Бог сам по себе не есть Чистая Воля, Чистое Деяние или Чистое Бытие, ибо все они находятся «за его пределами» и были «до» Него. Бог есть Добро, так как, будучи субстанцией всех вещей, он является всеобщим Законом.
Существование в мире греха доказывает «существование» чего-то вне Бога, некоего дуновения к нам из Пустоты, бывшей до Бога.
Падение ангелов и создание для их наказания Проклятого Места, Инертности посреди Чистого Дыхания и Воли, привело к сотворению двух вечно противоборствующих в Мире начал — божественного Начала, Света, Добра и сатанинского начала, Тьмы, Зла. Этих начал не было при сотворении мира, и они и не должны были возникнуть, равно как и человек».
«Появление в Мире двух противоположных начал разделяет мировую субстанцию после падения ангелов на две части — Светлую и Темную, Правую и Левую».
«Бог, в языческом смысле этого слова ,— это не более чем самосознание человека... Осознавая самих себя, мы создаем своего собственного бога».
«За пределами Бога», в одном из которых ставит вопрос: «Бог — это огромный промежуток, только между чем и чем?» В цикле сонетов «Путь на Голгофу» («Passos da Cruz») Пессоа называет Бога «Огромным Сводом в конце всего» («a Grande Ogiva ao fim de tudo»). В знаменитом XIII сонете поэт говорит о себе как «посланце неизвестного владыки»:
Цитата:
Посланец неизвестного владыки,
Его веленья миру я принес.
В словах, что я, безвестный, произнес,
Терзаюсь я, смятенный и двуликий,
Меж жребием, что дан мне миром грез,
И жизни суетой, юдолью слез,
И чужд мне злобных толп рассудок дикий.
Не зря ль к нему стремится мысль моя
И связан ли я с ним святым зароком.
Но сердце память гордую хранит:
До времени, пространства, бытия
Стремление к «запредельности» проходит через все творчество Пессоа и проявляется, в частности, в сонетах цикла «У гробницы Кристиана Розенкрейца» (1935), где идет речь о первоначальном падении человека, выразившемся в обретении им телесной оболочки, относительной ограниченности возможностей Бога («Deus é о Homem de outro Deus maior» — «Бог — это человек по отношению к другому Богу, более великому»), проникновении «Бесконечного Света» в предвечную мглу и о том, что «Секрет Мастера» и подлинное Добро следует искать «além de Deus» — «за пределами Бога».
Это миропонимание в принципе соответствует гностическим теориям об «искре Божией», занесенной в материальный мир и стремящейся к возвращению в мир запредельный. Создаваемый Пессоа образ Бога как «человека по отношению к другому Богу» в основном близок воззрениям Валентина, считавшего Демиурга порождением низшей Софии, в свою очередь порожденной Софией Высшей.
В 1935 г. в автобиографических заметках Пессоа следующим образом определяет свою позицию по отношению к религии: «Христианин-гностик, полностью противостоящий всем организованным Церквям, и прежде всего римско-католической. Верный... тайной традиции христианства, близкой к тайной традиции Израиля (Святой Каббале) и оккультной сущности масонства».
«Бог, создавший мир, не есть Сущий, — писал Пессоа. — Есть и другие миры, созданные Богом. Есть и иные Боги, помимо Бога. Есть иная реальность, помимо реальности естественной и сверхъестественной. Над всеми богами и всеми мирами находится безличный, не плохой и не хороший, освобожденный от всяких определений Чистый Разум, или Рок. Каждый мир, каждая вселенная имеют своего Бога-творца, свое Добро и Зло, первое из которых означает стремление вернуться к Богу, а второе — отдалиться от него».
«Я абсолютно верю в Богов, в их деятельность, реальное существование и материальное превосходство. Также я верю и в полубогов — людей, которые, благодаря собственным усилиям, возвысились до состояния бессмертных, ибо, как говорил Пиндар, «боги и люди принадлежат к одной породе». Как и они, я верю, что над всем находится бесстрастное существо, неподвижная причина — Рок, превосходящий Добро и Зло, чуждый Красоты и Безобразия, таящийся за пределами Правды и Лжи. Но я не верю в то, что между Роком и Богами есть только мутный океан, немое небо вечной Ночи. Подобно неоплатоникам, я верю в Духовного Посредника, Логос на языке философов, а потом Христа в христианской мифологии».
Пессоа неоднократно подчеркивал принципиальную сопоставимость христианского Бога с богами языческих религий. В архивных записях, относящихся к созданию новой мифологии, он утверждал: «Языческие боги — это боги материального мира. Некоторые, подобно Афине, возможно, уже представляют собой переход к другому миру (Красоты). Боги христианства (боги?) представляют те силы, которые управляют миром эмоций (Добро). Рок регулирует взаимодействие различных миров (Истина). Закон жизни состоит в том, чтобы соответствовать тому миру, в котором приходится существовать. Религия Христа — религия посвященных, или индивидуумов, освобожденных от материального мира.
Католическая церковь — это языческая интерпретация иудаизма через христианство. Иудаизм мог стать частью цивилизации, только освободившись, благодаря христианству, от своей узкой исключительности».
Принижению Бога в философской системе Пессоа сопутствует «реабилитация» его антиподов Сатаны и Антихриста. Как известно, Пессоа был горячим приверженцем теории Пятой Империи, всемирного духовного объединения под главенством Португалии. В написанной в 1923—1935 гг. небольшой поэме «Пятая Империя» создание этого духовного государства, «Португалии, ставшей вселенной» («о Portugal feito о Universo») рассматривается как момент величайшего торжества Португалии и плод многовековых усилий ее сынов — одним словом, как нечто позитивное. Между тем, в прозаических набросках комментариев Пессоа к пророчествам Бандарры поэт полагает, что эта империя будет установлена после царствования Антихриста и во время второго пришествия Христа. Поэтому Антихрист трактуется не столько как антипод, сколько как предтеча Христа.
«Антихрист, — пишет Пессоа, — должен, обладать духовным уровнем, достойным уровня Учителя, которому он противостоит... Он должен быть равным Христу в своем величии, хотя подразумевается, что это величие он употребит во зло». Любопытно, что Пессоа утверждает, что Антихрист будет тождественен дону Себаштиану — португальскому королю, погибшему в 1578 г. в битве с маврами в Марокко и ставшему героем многочисленных народных легенд, гласящих, что на самом деле он не погиб, а был перенесен на неведомый остров, откуда еще вернется, чтобы помочь своей Родине в трудный для нее час.
«Час дьявола», изображающем властителя преисподней как вполне добродушное и проникнутое сочувствием к людям существо. Никакого противодействия у Пессоа не вызывала и принадлежность милых его сердцу тамплиеров к подданным «князя тьмы». Вообще же Пессоа проповедовал конечность Бога и христианства. «Когда католик Нострадамус, — пишет он, — предсказывает, что в конце 20-го столетия наступит «конец всему», это надо понимать как то, что на это время придется не конец земли и не уничтожение материи, а всего-навсего конец христианской религии или, по меньшей мере, ее католического варианта».
Любопытно проследить, как богоборческие теории Пессоа отразились в его гетеронимной лирике. Одним из трех основньгх гетеронимов, созданных Пессоа, был Алберту Каэйру, родившийся в 1899 и умерший от туберкулеза в 1915 г. Большую часть времени этот болезненный юноша проводил на лоне природы и в миросозерцании своем был, как говорил Пессоа, «неоязычником» или «сенсационистом» — человеком, доверяющим только собственным ощущениям. В пятом фрагменте цикла «Хранитель стад» Пессоа-Каэйру утверждал:
Цитата:
Я не верю в Бога, потому что никогда его не видел.
Если б он хотел, чтоб я в него поверил,
И вошел бы ко мне,
Сказав: «Вот и я».
Но если Бог — это цветы и деревья,
И холмы, и солнце, и лунный свет,
Тогда я верю в него ежеминутно,
И вся моя жизнь лишь осанна ему
И причастие зреньем и слухом.
В восьмом фрагменте того же цикла рассказывается о том, как младенец Иисус, наскучив быть «вторым лицом Троицы» и пользуясь тем, что Бог уснул, а Святой Дух летал, спустился на землю и стал жить в деревне вместе с лирическим героем цикла.
«Вся философия произведений Рейша, — утверждал Пессоа, — сводится к печальному эпикурейству... Человек должен прежде всего стремиться к спокойствию и душевному миру, воздерживаясь от усилий и полезной деятельности... Все это основано на интересном психологическом феномене — настоящей и подлинной вере в богов древней Греции с допущением того, что Христос — это еще один бог и ничего более».
Рейш вспоминает о «сосланных богах, братьях Сатурна», которые иногда приходят поделиться со смертными «угрызениями совести и тоской». В оде «Não a ti, Cristo, odeio ou te não quero» Рикарду Рейш признается:
Цитата:
Я не то что ненавижу или не люблю тебя, Христос,
Я верю в тебя так же, как и в других богов, которые
Я тебя считаю таким же, как они,
Не больше и не меньше, а всего только моложе.
В оде «Não só quem nos odeia ou nos inveja» Рикарду Рейш с вызовом заявляет, что «человек равен богам», а в оде «Os deuses e os Messias que são deuses» говорит:
Цитата:
Не приносят роз. Те розы, что у меня есть,
принадлежат мне.
А если так, то чего еще мне желать?
Друг Фернанду Пессоа и тонкий исследователь его творчества Жуан Гашпар Симоэнш утверждал, что Рикарду Рейш постепенно приходит к выводу, что «высшее благо — это жизнь бездумная и бессознательная, райская невинность детства». Жизнь предстает перед Рейшем как нечто зыбкое и постоянно меняющееся, а его философия, в конце концов, вводится к знаменитому призыву «ловить мгновение».
— технократ-футурист, получивший образование в Глазго и ставший певцом урбанистической цивилизации и поклонником Уитмена. Интересно, что из всех гетеронимов Пессоа Кампуш менее других озабочен проблемой Бога. В маленькой поэме «Табачная лавка» он упоминает о всемогущем Роке, а в стихотворении «Ah, perante esta única realidade» опять же в полном соответствии с учением гностиков говорит о том, что есть «что-то, что таится за пределами богов, Бога, Рока, что дало жизнь богам, и Богу, и Року — всему сущему, что существует во всех формах, во всякой жизни, абстрактной или конкретной, вечной или быстротечной, истинной или ложной!»
Особое место в творчестве Фернанду Пессоа занимает автор «Тревожной книги» полугетероним Бернарду Суареш. «Половинчатость» его статуса определяется тем, что он, по мнению Пессоа, менее других отошел от своего творца и более полно отражает его психологию. Трагедией своего поколения Бернанду Суареш считает утрату веры в Бога и, вследствие этого, понимание жизни как «временного пристанища в ожидании дили-жанса, отходящего в бездну». Во фрагменте «Тревожной книги», датированном 26 июля 1934 г., Суареш пишет: «В любой душе, если она не покалечена, присутствует вера в Бога. В любой душе, если она не покалечена, присутствует вера не в какого-то определенного Бога, а в какое-то существо, сущее и бесстрастное, которое управляет всем... Та же самая уверенность и та же неопределенность существуют и в отношении к бессмертию души. Все мы знаем, что умрем, и все мы чувствуем, что бессмертны». Бернарду Суареш испытывает искреннее желание расплакаться на лоне Бога, «молиться и плакать, каяться в преступлениях, которых не совершал, получить прощение и ласку не совсем материнскую... Ах, если бы однажды Бог взял меня к себе домой, обогрел бы меня и приласкал...»
«Никогда не встретить Бога, даже не знать, существует ли Бог! Переходить из одного мира в другой, от одного перевоплощения к другому, и всегда тешить себя иллюзиями и ошибками!» — сетует автор «Тревожной книги».
Более определенно о существовании Бога говорится в другом фрагменте «Книги», в котором Бог сравнивается с часовщиков, приведшим в действие огромный часовой механизм, и высшим разумом («intelegência suprema»), причем Бог рассматривается как воплощение Добра, а то, что человек воспринимает как Зло, объясняется его незнанием истинных планов Божества.
В высшей степени благоговейным отношением в духе пушкинского «Рыцаря бедного» проникнут входящий в «Тревожную книгу» фрагмент «Богоматерь безмолвная», воспевающий «Владычицу проходящих часов, Мадонну застывших вод и уснувших водорослей, Богиню-покровительницу открытых пустынь и черных пейзажей выжженных гор».
«Тревожной книги» действительно может сложиться впечатление, что, как говорил известный исследователь творчества Пессоа Антониу Куадруш, поэт «всю жизнь метался между бегством от Христа и его отрицанием с одной стороны и стремлением слиться с ним с другой». Однако нельзя забывать о том, что Бернарду Суареш задумывался Пессоа как хотя и неполный, но все-таки гетероним и поэтому не является тождественным своему творцу.
Очень интересно проследить отношение к Богу и в тех произведениях, в которых поэт стремился выйти к широкому читателю, оказать влияние на национальную психологию португальцев и стать «супер-Камоэнсом», и прежде всего в стихотворном цикле «Послание».
Этот цикл имеет свою экзотерическую и эзотерическую стороны, и адекватная трактовка его невозможна без учета их взаимопроникновения. С одной стороны, Пессоа опирается на легенды и предания, прочно вошедшие в народное сознание: миф о грядущем воскресении короля дона Себаштиана, пророчества Бандарры и Антониу Виэйры, перешедшие в «Послание» из «Лузиад» и несколько подновленные образы «чудовища, хранящего моря», инфанта Генриха Мореплавателя, одного из лидеров и идеологов португальских географических открытий Афонсу де Албукерке. С другой — Пессоа считает себя продолжателем оккультной традиции португальских тамплиеров и розенкрейцеров. Видный исследователь творчества Пессоа Георг Рудольф Линд считает поэта медиумом и цитирует отрывок из его письма с признанием того, «что эта склонность заставляет меня страдать более, чем когда бы то ни было, и это страдание связано с моим приобщением к этим выдающимся способностям»3 В результате общения с запредельным миром Пессоа, например, записал 9 июля 1916 г. следующее «послание» потусторонних сил: «Слаб человек и слабы боги. Над всеми ими Рок — безымянный Бог на своем вечном троне. Мое имя — ошибка, и твое имя тоже ошибка. Ничто не является тем, чем кажется. Пойми это, если можешь, а я знаю, что ты можешь это понять».
Но в «Послании», обращенном к массовому читателю, наличествуют как бы два миропонимания: присущий самому Пессоа гностицизм и традиционный для Португалии католицизм, причем гностицизм представлен в «Послании» в явно затушеванной, как бы реликтовой форме, прячущейся за правоверный католицизм.
Так, во втором стихотворении цикла («Поле щитов») говорится о том, что «Бог отправил Христа претерпеть несчастия и глумления, противопоставив его Природе и сделав его своим помазанником и сыном», то есть, в соответствии с гностическими и теософскими теориями, к которым Пессоа приобщился, в частности, в процессе перевода сочинений Анни Безант, Христос, наряду с Моисеем, Магометом и Буддой, рассматривается как один из «великих посвященных».
«Граф дон Генрих», обращенном к отцу первого португальского короля Генриху Бургундскому, сказано: «Tudo começo é involuntário, Deus é о agente». Буквально это означает: «Всякое начало невольно. Бог является деятелем», а вернее было бы перевести слово «agente» не просто как «деятель», а как «проводник» (в данной случае проводник чьей-то высшей воли). Экзотерическое толкование этих строк подразумевает, что за каждым человеческим действием таится Бог, что вполне совпадает, в частности, с концепцией португальской истории, выдвинутой знаменитым хронистом Гомешем Эанешем Зурарой (ок. 1420—1473—1474) и подхваченной выдающимся португальским писателем Жуаном де Баррушем (1497—1570) и создателем национальной эпопеи Луишем де Камоэнсом. Согласно этой концепции, вся португальская история, и в частности великие географические открытия, явились итогом своеобразного договора между португальским народом и Богом, а герои — божьими избранниками, проводящими в жизнь божественные предначертания.
Эзотерический смысл стихотворения сводится к тому, что и сам Бог выполняет чьи-то веления, скорее всего — того самого бесстрастного Рока, который, по мысли Пессоа, подчиняет себе и богов, и людей.
В стихотворении, посвященном матери первого португальского короля доне Терезе (или Тареже, как в соответствии со старым произношением писал Пессоа), говорится о том, что она вскормила «того, кого избрал Бог». В стихотворении о короле Жуане I («D. João о Primeiro») утверждается:
Цитата:
Человек и время нераздельны
Дух велик, а плоть — сосуд скудельный,
Что земля вместит.
Стал магистром ты святого Храма,
Стала Храмом Родина твоя,
Недругов тесня.
Ты для нас как жертвенное пламя,
Как звезды недостижимой луч.
Ты, живой иль мертвый, вечно с нами,
В большинстве стихотворений «Послания» Бог— это не ограниченный в своих возможностях Демиург, а всемогущий творец мира и истории.
Оккультные увлечения Пессоа едва выходят на поверхность, когда он называет короля «магистром Храма, которым было суждено стать Португалии (здесь проскальзывает явный намек на те теории, согласно которым Португалия как государство была создана тамплиерами, или храмовниками), а его супругу Филиппу Ланкастерскую (в следующем стихотворени «D. Philippa de Lencastre») — «принцессой святого Грааля».
Тема Рока возникает в стихотворении, посвященном королю дону Дуарте, наделенному от рождения выдающимися способностями, но несчастливому в своей государственной деятельности. Дон Дуарте показан человеком Долга, вступившим ради его исполнения в борьбу с Роком (о Destino).
Совсем иным оказывается отношение Пессоа к Богу в стихотворении «Дон Фернанду, инфант португальский», посвященном португальскому принцу, воспетому, в частности, и Кальдероном в драме «Стойкий принц» и погибшему заложником в мавританском плену. Это стихотворение тем более интересно, что по времени написания (21 июля 1913 г.) оно является первым из всего цикла.
«Инициация», навеянное ритуалами посвящения в тайные общества. В «Инициации» действие происходит ночью, и неофит постепенно расстается со своими одеждами и телом, ибо оно «лишь отблеск покровов, что тайну души охраняют». Действие стихотворения «Дон Фернанду» также происходит «в часы, когда холодный ветер пронизывает собой холодную землю». Бог вручает инфанту меч, предназначенный для «святой войны». Он как бы рукополагает дона Фернанду, кладя ему руки на плечи и «позолотив ему чело своим взглядом». Дона Фернанду охватывает «потусторонний жар, и он «переполняется Богом» («cheio de Deus»), и «что бы с ним ни случилось, это в своем величии не превзойдет его души» (именно благодаря ее «проникнутости Богом», то есть здесь опять же Бог оказывается силой бесконечной и всемогущей).
Мотив «посвящения» присутствует и в стихотворении «Нуну Алвареш Перейра», воскрешающем образ знаменитого португальского полководца, отстоявшего независимость своей Родины в битве при Алжубарроте (1385):
Цитата:
Что за сиянье тебя окружает?
Тучи и мрак разгоняя,
Землю собой озаряя.
Кто же помазал тебя на владенье
Сказочным Экскалибуром?
Был он дарован тебе, без сомненья,
Таким же «посвященным от Бога» является и король дон Себаштиан в стихотворении «Желанный» («О Desejado»), где он сравнивается с рыцарем Грааля Галаазом, его «помазанный» меч — с последним Экскалибуром, а португальский народ готовится к Новому Причастию. «Отмеченным Богом» назван и сапожник-пророк Бандарра (стихотворение «Bandarra»).
Таким посвященным от Бога считал себя и сам Пессоа. В набросках книги о гнозисе поэт говорил о трех типах инициации: экзотерической, эзотерической и божественной, «исходящей из рук того, кого мы называем Богом. Высший тип этой инициации — это Иисус, которого Бог от рождения наделил своей собственной сущностью, сделав его Христом... Посвященным от Бога был, например, Шекспир. Обычно такой тип посвящения называют гениальностью».
Любопытно, что в «Послание» включен цикл «Предупреждения», состоящий из трех стихотворений. В него входят стихотворения «Бандарра» и «Визира», посвященные португальским прорицателям. Третье стихотворение является безымянным, ибо третьим пророком Пессоа, по-видимому, считал себя, во всяком случае стихотворение написано от имени самого автора:
Цитата:
Рыдают очи от горючих слез.
Лишь ты, Властитель, Радости Родник,
Мне счастье благодатное принес.
Властителем здесь назван дон Себащтиан, призванный пробудить Новую Землю и Новые Небеса (образы явно апокалиптические).
«Обелиск», рисующем образ знаменитого мореплавателя Диогу Белокурого (Диогу Кау), от имени мореплавателя сказано: «Я сделал все, что в силах человека. / Чего не смог — то сможет только Бог», то есть Бог трактуется в духе народных представлений о нем. Так же, то есть как могучий властелин судьбы народной и человеческой, показан он и в стихотворении «Молитва»:
Цитата:
О Боже, обрати к нам ясный взор,
Затепли жар познанья в человеке,
И снова завоюет мы простор
— но теперь навеки.
Таким образом, Пессоа — автор «Послания» — явно противоречит своему же афоризму из набросков нереализованного сочинения о гнозисе — «Бог есть свой собственный труп» или своему же высказыванию из рецензии на сборник стихов Вашку Рейша «Крестный ход»: «Наш настоящий и явный Бог — это не единый Бог с тремя его ипостасями и не какая-либо одна из этих ипостасей, а католический Купидон по имени младенец Христос».
В стихотворении «Ночь» Бог трактуется как движущая сила великих географических открытий. Мы видим, как стремление приблизиться к народному сознанию противопоставляет Пессоа-художника Пессоа-мыслителю и отодвигает на второй план его гностическую концепцию сущности Бога.
Аналогичное явление наблюдается и в «Куплетах в народном вкусе» («Quadras ao gosto popular»). В этом цикле вообще отсутствуют мистические рассуждения, а Бог предстает, в основном, как компонент фразеологизмов типа «как Бог даст» или «по воле Божией».
В созданной Пессоа в 1912 г. прозаической «Молитве» Господь назван «небом и землей, жизнью и смертью». «Да будет достойна моя жизнь твоего присутствия, — взывает поэт. — Да будет достойна моя плоть земли. Да появится моя душа пред тобою, как сын, возвращающийся к домашнему очагу».
не совсем так.
В письмах к Офелии де Кейрош — девушке, которую Пессоа, по-видимому, глубоко и искренне любил, но от счастья с которой вынужден был отказаться, полагая, что оно может помешать ему в выполнении той миссии, которая была возложена на него свыше, неоднократно возникает образ Рока, Предназначения (о Destinо).
«Я заслуживаю лучшего обращения со стороны Рока», — пишет поэт 19 марта 1920 г. Решив порвать с Офелией, поэт замечает: «В этом не виноваты ни вы, Офелия, ни я. Если бы Рок был человеком, винить надо было бы его... Мое предназначение определяется другим Законом, о существовании которого вы, Офелия, и не подозреваете, и подчиняется все более и более Учителям, не знающим ни разрешения, ни прощения».
В 1923 г., вступив в полемику со студентами по поводу стихотворений Антониу Ботту и Раула Леала, Пессоа говорил: «Есть три вещи, с которыми благородный человек, будь он стар или молод, никогда не станет шутить, ибо шутки с ними — это проявление душевной низости: это боги, смерть и безумие».
Луис Борхес и Герман Гессе. Интересно отметить, что в последнем романе Л. Леонова «Пирамида» (1994) сделан акцент на многих из тех аспектов космогонии и теогонии, которые затрагиваются в не предназначавшихся для печати заметках Пессоа: ограниченности возможностей так называемого Демиурга, возможной ошибочности некоторых его решений, необязательности дихотомии Добра и Зла и существования человека для развития мироздания, сложной сущности Антихриста, статусе ангелов и отпадении Люциферова воинства от Бога, наличии Бездны, фатальной для человеческого сознания, отшатнувшегося от Бога.
что процитированным словам Пессоа, обращенным к студентам, устами героя «Пирамиды» о. Матвея Лоскутова он скажет: «С Богом не мудри. Сказка должна быть страшная, сабля вострая, водка крепкая, а вера детская». Однако еретичество некоторых философских размышлений Л. М. Леонова было, на наш взгляд, полностью искуплено созданием образов прекрасных русских людей, несмотря ни на какие перипетии истории, живущих по законам Божьей правды и с Богом в душе: Дуни Лоскутовой, горбуна Алеши, его приемной матери, безымянной женщины, вставшей на колени перед взрываемым сатанистами собором, а в конечном итоге и «истового русского попа» о. Матвея, философские метания которого не являются органичными для этого образа, а объясняются, конечно, привнесением в него собственных размышлений Леонова. Сам же писатель, по его воспоминаниям, встал на путь гностической философии после бесед с глубоким знатоком Каббалы М. О. Гершензоном.
Источник гностицизма Пессоа несколько иной, книжный, «головной», но, впрочем, также восходящий к органическому интересу Пессоа к каббалистике, связанному, видимо, и с его происхождением (сам поэт отзывался о себе как о «помеси фидалгу с евреями»). Но интересно, что Пессоа, хотя и разъяснял свою гностическую позицию в письмах друзьям, не завершил и не опубликовал ни одной из тех философских заметок, которые цитировались в этой статье. Что касается поэзии, то здесь опять же значительная часть гностических размышлений либо дается от лица гетеронимов, либо тщательно камуфлируется. Опубликовал Пессоа при жизни вообще немного, и для португальского читателя остался, прежде всего, автором «Послания», проникнутого смиренным «немудрствованием» с Богом.
Впрочем, подспудное богоотступничество, вероятно, терзало поэта всю жизнь, и именно оно, а не какие-либо, спешно отыскиваемые иными горе-«специалистами» тайные пороки, и было причиной того трагического надрыва, которым проникнута значительная часть его творчества.
а есть талант и величие писателей, умеющих в конкретной судьбе своих народов уловить действие «машины мира», то есть основных законов мироздания.