Приглашаем посетить сайт

Родосский А.: Русско-португальский диалог - поэзия Фернанду Пессоа и ее переводы на руссктй язык

Андрей Родосский

РУССКО-ПОРТУГАЛЬСКИЙ ДИАЛОГ:

ПОЭЗИЯ ФЕРНАНДУ ПЕССОА И ЕЕ ПЕРЕВОДЫ НА РУССКОЙ ЯЗЫК

http: //www.proza.ru/2012/08/08/162

революцией 25 апреля 1974 г. К этой дате, удивительному совпадению, вышла антология «Португальская поэзия ХХ века» (М.: Художественная литература, 1974), составленная доцентом СПбГУ Е. Г. Голубевой. Она же перевела четыре верлибра Ф. Пессоа — вернее, его гетеронимов Алберту Каэйру и Алвару ди Кампуша. Из текста вступительной статьи, название которой повторяет название книги, видно, что сдана в печать она была еще до революционных событий. Почти через полтора десятка лет, в 1988 г., в Москве вышло более полное собрание стихотворений Ф. Пессоа, озаглавленное «Лирика» с предисловием знаменитого португальского литературоведа Жасинту ду Праду Коэлью (Jacinto do Prado Coelho).

Некоторые стихи Ф. Пессоа переведены дважды. Именно так обстоит дело с хрестоматийным стихотворением «Португальское море» (Mar Portugu;s) из книги «Послание» (Mensagem). Впервые его перевел Г. Г. Шмаков, выполнивший перевод нескольких стихотворений Ф. Пессоа. Однако художественные достоинства этого перевода очень невысоки. Нне соблюден размер. В подлиннике нечетные строчки насчитывают по десять, а четные—по восемь слогов. При переводе их следовало бы передать соответственно пятистопным и четырехстопным ямбом, тогда как Г. Г. Шмаков зачем-то перевел его четырехстопным анапестом, не воспроизводя разностопицу. Все окончания в переводе мужские, тогда как в оригинале строгий альтернанс мужских и женских клаузул — в португальском стихосложении явление редкое, и хотя бы поэтому его следовало сохранить в переводе. К тому же во втором стихе перевода появляется лишний слог — явный недочет переводчика. Крайне неудачна и лексика перевода. Такие просторечия, как ерунда, вправду, не видал, подвох безусловно выпадают из поэтики Ф. Пессоа. Очень неблагозвучны сочетания твоей их и бездн в тебе (пять согласных подряд!) без прочтения подлинника совершенно непонятно, к кому относится притяжательное местоимение своим в шестом стихе. Наконец, Г. Г. Шмаков перепутал мыс Божадор (или, на испанский лад, Бохадор) с Зеленым мысом (а может быть, сознательно исказил подлинник, преследуя какие-то свои цели).

Повторно стихотворение «Португальское море» было переведено Е. В. Витковским. Он явно задался целью устранить недостатки и исправить ошибки, допущенные предшественником. Иначе трудно объяснить, почему он перевел стихотворение тем же не размером, что и Г. Г. Шмаков, а не тем, что соотносим с размером подлинника. Правда, и этот перевод не свободен от огрехов. Выражение лить слезы в три ручья, как правило, производит комический эффект. Словосочетание до конца, завершающее шестой стих, явно приведено для рифмы со словом венца, поскольку не несет ни когнитивной, ни эмоциональной информации и не имеет никакого соответствия в подлиннике. Вместе с тем перевод Е. В. Витковского выполнен на неизмеримо более высоком уровне, нежели перевод Г. Г. Шмакова. Особенно удачно переведены седьмой и восьмой стихи, необыкновенно точно—именно по духу, а не по букве передающие подлинник. Они напоминают библейское изречение милости хочу, а не жертвы, тем самым компенсируя отсутствие слова Бог в концовке стихотворения.

Среди переводчиков, обратившихся к одам Рикарду Рейша — одного из гетеронимов Ф. Пессоа — Л. М. Цывьян, который перевел двух десятков од, вошедших в издание 1988 г. Все оды Рикарду Рейша написаны белым стихом, но чрезвычайно разнообразны по метрике (их мифический автор был горячим поклонником античной лирики, в том числе Горация, которому стремился следовать). Это открывает широкое поле действия и для переводчика.

Миниатюрная ода, начинающаяся словами Coroai-me de rosas (в переводе Л. М. Цывьяна — «Сплети мне венок из роз…») насчитывает всего 9 стихов. 3-й, 6-й и 9-й стих насчитывают по 2, остальные—по 6 слогов, все клаузулы женские. Л. М. Цывьян при переводе этой оды шестисложные стихи перевел трехударным, а двусложные — одноударным дольником, используя при этом, во избежание однообразия, как женские, так и мужские клаузулы. Содержание передано достаточно точно и при этом далеко от буквализма. Смысл метафорически употребленных глаголов apagar и apagar-se (гаснуть) переводчик передает метафорой-прилагательным быстротечные, не менее смелой и необычной, чем метафоры подлинника. Трудное для перевода выражение folhas breves передано как быстротекущие листья, а заключительный стих E basta (И довольно) удачно переведено как И только. Неясно только, почему открывающий оду глагол повелительного наклонения поставлен не во множественном, а в единственном числе. Создается впечатление, что герой обращается к любимой, а не к пирующим с просьбой увенчать его венком из цветов, как это принято было на античных пирах. Не исключено, что переводчик не вполне точно представил ситуацию.

— ода De Apolo o carrо rodou pra fora (в переводе Л. М. Цывьяна—«С небосвода скрылась упряжка Феба…»). Не подвергая разбору содержание этого перевода—выполненного, вне всякого сомнения, на весьма высоком уровне—ограничимся тем, что отметим несколько удачных находок переводчика. Существительное carro (колесница, повозка) передано дважды — обиходным словом упряжка и торжественным квадрига. В первом случае указывается на привычность и обыденность такого явления, как солнечный закат, во втором содержится намек на то, что эта ода представляет собою именно стилизацию античности. Не попавшись на удочку буквализма, переводчик слово horizonte (горизонт) передал не в пример более поэтичным и редко попадающимся в современной разговорной речи словом окоем, имеющим то же значение.

Обратим внимание на способ передачи ритма. Чувствуется, что переводчик усвоил уроки В. В. Вересаева и Вяч. И. Иванова, переводивших оды Сапфо. Эти маститые переводчики «серебряного века», стремясь как можно ближе воспроизвести использованный эллинской поэтессой размер, прибегли к силлабическому стихосложению, но с фиксированными ударениями. Первые три стиха каждого четверостишия насчитывают по 10 слогов (не считая последнего, заударного — все клаузулы женские) с обязательным ударением на пятом, восьмом и десятом слоге. Четвертый, заключительный стих содержит четыре слога (опять-таки не считая заударного) с ударением (или сильной долей) на 1-м и 4-м. Эту схему блестяще воспроизводит Л. М. Цывьян, что говорит о его высокой поэтической культуре.

Десять стихотворений, написанных от имени другого гетеронима — Алберту Каэйру, — мастерски перевел известный поэт Ю. Д. Левитанский. Его переводы тоже очень разнообразны метрически: некоторые выполнены разностопным дольником, другие разностопным ямбом. Из переводчиков третьего гетеронима Ф. Пессоа — Алвару ди Кампуша — следует упомянуть еще одного популярнейшего поэта, Б. А. Слуцкого. Большая часть стихотворений Ф. Пессоа, написанных от имени Алберту Каэйру — это верлибры с очень длинными строчками, хаотически чередующимися с более короткими и очень близкими к прозаической речи. Б. А. Слуцкий и Ю. Д. Левитанский при переводе этих стихов порою обращались к разностопному дольнику, но нередко отказывались от какого-либо чередования ударных и безударных слогов, и единственным отличием этих стихом от прозы становятся концевые паузы. Такой метод использовала и Е. Г. Голубева, которая перевела стихотворения «Требуха в томатном соусе» (Dobrada ; Moda do Porto) и «Я любил любить любить…» (Gostava de gostar de gostar).

Но вернемся к поэзии Ф. Пессоа, подписанной его собственным именем. Кроме упомянутых переводчиков, к ней обращались Б. В. Дубин, В. Е. Резниченко и А. М. Гелескул. На переводах последнего хочется остановиться особо. А. М. Гелескулу как никому другому удалось передать тончайшие оттенки мыслей и чувств в поэзии Ф. Пессоа, сохранив при этом изящество и мелодичность стиха. В этом отношении особенно показателен перевод небольшого стихотворения, озаглавленное неологизмом «Автопсихография» (Autopsicografia), т. е. описание собственной души. В первоначальном варианте, опубликованной в книге «Португальская поэзия ХХ века», перевод начинался так:

Пути у поэта окольны,

ему притворяться, что больно,
когда ему больно всерьез.

Уже этот вариант, точно передающий содержание и отличающийся совершенством формы, сделал бы честь переводчику. Однако для издания «Лирики» Ф. Пессоа А. М. Гелескул переработал свой перевод, что свидетельствует не только о здоровой самокритике и серьезном отношении к собственному творчеству, но и о том, что это стихотворение оказалось близким сердцу переводчика:

Поэт — лицедей несравнимый,

Тогда притворяется мнимой

В окончательном варианте переводчик вводит первоначально опущенный образ лицедея (в подлиннике — fingidor, дословно — притворщик), приближая, таким образом, перевод к оригиналу, ибо это действительно ближе к тексту, чем окольные пути поэта. Образ лицедея логически оправдывает введение необходимого для рифмы образа роли, которого в подлиннике нет. Совершенствуя перевод, делая его более точным, А. М. Гелескул заменяет наречие больно существительным боль (в оригинале — dor). При этом, однако, пропадает авторский повтор слова боль, с помощью которого поэт стремился подчеркнуть значимость этого образа. Настораживается также неологизм выграется, диссонирующий с отличающейся благородной простотой лексикой Ф. Пессоа, да и не слишком благозвучный. Да простит меня переводчик, но вместо выграется так и просится вживается!

поэзии имеют возможность составить достаточно объективное мнение об этом замечательном поэте. Вместе с тем более полное собрание стихотворений Ф. Пессоа — дело будущего.

«Актуальные проблемы переводоведения. 24 — 19 марта 2011. СПб., 2011.