Геннадий Федоров
Инженер слова, прекрасного на сказ и на слух
«Иностранная литература» 2013, №6
Блажен, кто самобытен
но беда самобытному:
человек - двуногое стадное.
Сандро Пенна
По словам итальянского критика Джанфранко Контини, первым обратившего внимание на самобытность текстов писателя, при написании своих произведений Карло Эмилио Гадда “черпает только из своей жизни”. Познание и воздаяние - два важных момента литературной деятельности этого человека. Постоянное на протяжении всей жизни впитывание, накопление знаний и впечатлений и воздаяние, плата за обиды и обманутые надежды часто находят место в его прозе, пронизанной изощренной комедийностью. Для стиля Гадды характерно удивительное, сравнимое разве с джойсовским, разнообразие нарратива, широкое использование сильно разнящихся между собой диалектов Италии (он первым так свободно использовал диалекты, далекие от родного ломбардского - тосканский, римский, неаполитанский, венецианский, молизанский), профессиональных арго, архаизмов, латинизмов, грецизмов, испанизмов, англицизмов и “гаддизмов”. Из авторских “аномалий”, не нашедших себе соответствий при переводе на русский, получился бы длинный список. Кроме того, Гадда часто выбирает редкие значения простых, на первый взгляд, слов.
ходил в гимназию в обносках и готовил уроки в нетопленом помещении, получая высокие баллы по итальянскому, латыни и математике. Будучи младшеклассником, Гадда записывал в тетрадку стихи собственного сочинения с рисунками, составившими целый том в четырнадцать линованных страниц, озаглавленный “Рукописная книга для чтения Мулюка”. А уже став старшеклассником, он после топографической глазомерной съемки и демаркации границ на местности создал огромную (равную площади отцовского имения) империю, включавшую в себя: Герцогство Сант-Аквила, Графство Санта-Фречча и Княжество Колли Адзурри со своим гербом каждое. На гербе Сант-Аквила коронованный орел несет в клюве книгу, а в когтях - меч, все под девизом: Justitiam sequamur, nos sequetur victoria! Нас, ищущих справедливости, ждет победа! Герцогом Сант-Аквила был провозглашен сам Карло Эмилио, графом Санта-Фречча - его брат Энрико, а княгиней Колли Адзурри - старшая сестра Клара. Все было узаконено специальным Трактатом, заключенным 6 августа 1906 года в столице империи городе Партагосе (расположенном под черешней на углу между пустырем и тропой к огороду). Трактат хранился в Государственном архиве Герцогства Сант-Аквила. Клара вспоминала: “... однажды преподаватель итальянского Бутти вызвал меня к доске и заметил: “Ваш братец большой молодец, он будет великим писателем”. А между тем “великий писатель” строчил сочинения для обеспеченных однокашников по две лиры за штуку. “Обожаемая мама”, “бедная мама” Карло Эмилио была волевой и энергичной, образованной женщиной, преподавательницей истории, географии, итальянского и французского языков, из тех мам (окружающие звали ее il Madro, Мамон), которые “иногда ломают судьбоносное стремление своих детей к слову, такому прекрасному на сказ и на слух слову!” И Мамон не преминула сломить это стремление, принудив сына записаться в Политехнический, поскольку большинство ее родственников имели профессию инженера. Изучение инженерного дела прервала Первая мировая война, которую молодой человек, следуя наставлениям футуристов, принял с энтузиазмом “как единственное средство санации мира”. Он надеялся отличиться в боях, хотя бы получить ранение, но этого не случилось. Попав в окружение под Капоретто, молодой лейтенант “подавил в себе желание стрелять и быть убитым”, приказал солдатам снять с пулеметов и выбросить бойки и вместе со своей ротой сдался в плен, о чем позже стыдился вспоминать. В момент пленения при нем были: томик Д’Аннунцио, сборник прозы Кардуччи, “Трактат об исчислении” Тодхаммера и “Учебник физики” Мурани. В немецком плену итальянский лейтенант занялся решением неразрешимой задачи о трисекции угла, изучением немецкого и английского, сочинением виршей, кропанием дневника, опубликованного в 1955 году под названием “Дневник войны и плена”. Только вернувшись домой в январе 1919 года, Карло узнает о гибели в апреле 1918 года любимого брата Энрико, авиатора. Капоретто, плен и смерть брата слились для него “в одну волну накатившей дикой агонии”.
Склонявшийся к националистическому движению Гадда в 1921 году вступает в фашистскую партию, но через много лет полное разочарование в фашизме приведет к испепеляющему воздаянию - написанному в конце Второй мировой войны, а опубликованному в 1967 году памфлету “Эрос и Приап”. Инженерная деятельность в предвоенные годы (с длительными командировками в Аргентину, Бельгию, Германию) часто прерывалась не только из-за нежелания Гадды надолго задерживаться на одном месте, но и по другим причинам, например, в 1924-1925 годах - для подготовки дипломной работы по философии (по учению Лейбница), так и оставшейся незащищенной из-за безденежья. В одном из писем Гадда признается: “Моя работа инженера пока не позволяет мне писать, разве испускать некие фрагменты, подлинные всхлипы духа, занятого разработкой оснащенной вентилями установки для заполнения баллонов аммиаком, этим удушающим газом”. Однако в 1926 году в журнале “Солярия” был опубликован его сборник “Несовершенных этюдов”, позже вошедших в первую книгу рассказов “Мадонна философов”, затем в 1927 году - “Апология Мандзони”. Вошедшие в “Этюды” краткие зарисовки и философемы станут дебютным опытом, который позже получит свое развитие в “Первой книге басен”, сложного и поэтому поздно обретшего признание сборника. Хотя сам автор называл этюды “заготовками” для крупных произведений. В 1935 году книга эссе Гадды “Замок Удине” удостаивается премии Багутта. В эти же годы им написана серьезная философская работа “Миланские размышления”, изданная посмертно. В 1936 году инженер-фантазер, как он сам себя назвал в одном из писем, берется за написание романа “Познание страдания”, вышедшего в семи номерах журнала “Литература”.
“подучить язык (тосканский) и порыться в библиотеках (богатейших)”. В этом городе существовало литературное сообщество, в которое входили Монтале, Ландольфи, Витторини, Разаи, Траверсо, собиравшиеся в кафе “Красные куртки”, куда охотно захаживал и Гадда. Вот что говорит о нем Эудженио Монтале в одном интервью: “... Ему очень нравилось жить во Флоренции. Он быстро обзавелся друзьями и знакомыми, хотя было неизвестно, приняли ли мы в свое общество чудовище или нечто иное. Однако уже тогда было ясно, что он весьма значительный, или долженствующий стать таковым, писатель, нет, в действительности он уже тогда был таковым, да, был, не знаю, до какой степени он сам сознавал это, поскольку не любил, когда его хвалили”. На берегу Арно были прожиты полные лишений годы войны. Здесь же были написаны сборник миланских зарисовок “Адальджиза” и главный роман - “Такая грязная катавасища на виа Мерулана”, увидевший свет в пяти номерах журнала “Литература” за 1946 год.
Через несколько лет после окончания войны совершенно обнищавший, наделавший массу мелких долгов Гадда был приглашен на работу в Третью программу Итальянского радио, ведавшую вопросами культуры. В декабре того же года он принимает участие в литературном конкурсе на морскую тематику и получает премию Таранто за рассказ “Первая флотилия в ночном деле”. За время работы на радио Гадда создал серию исторических зарисовок о французских королях (от Людовика XIII до Людовика XV включительно), которая позже вышла отдельной книжкой под заглавием “Людовики Франции”. В 1953 году его сборник рассказов “Новеллы из объятого пламенем Герцогства” удостаивается премии Виареджо.
В 1955 году Гадда оставляет службу на Итальянском радио и берется за радикальную переделку романа “Такая грязная катавасища на виа Мерулана”, который в 1957 году после восемнадцати лет работы, вышел отдельной книжкой в издательстве Ливио Гардзанти. “Катавасища” не удостоилась премии Мардзотто, и ожесточенно поддерживавший этот шедевр критик Эмилио Чекки рьяно ринулся на поиски средств на создание новой премии, пусть разовой, для вручения только в текущем году, чтобы отметить величайший итальянский роман послевоенного периода, а может и всего ХХ века. В вечер присуждения Премии издателей в Гранд-Отеле собрался весь литературный Рим. Поблагодарив читателей и “милых читательниц”, лауреат немного рассказал о себе, о “неторопливости” и “нерешительности” своей литературной судьбы. А вокруг - болтовня, сплетни и домыслы, что-де слишком уж экстравагантным стало повторное открытие Гадды и чрезмерно высокой оценка его творчества, что “Катавасища” - это “загнивающая филология”, ущербный роман писателя “без размаха”. Почти никто книги не раскрывал, большинство, похоже, даже бахвалилось этим, а все обидное и мелкое, что можно было саркастически или самодовольно сказать о ней, было сказано, и довольно многословно.
“Такая грязная катавасища на виа Мерулана” имел оглушительный успех у публики и критики. Изложенная на бумаге фабула романа займет едва страницу текста; подавляющую часть этого детектива составляют “уходы” от сюжетной линии в виде едко сатирических эссе на самые разные темы, а то и просто забавных бытовых зарисовок. Автор часто меняет стиль повествования, которое начинается с неторопливого, в духе Мандзони, представления персонажей и статистов и описания атмосферы и места действия романа с постепенным нагнетанием напряжения, не ослабевающего до самого финала, когда история обрывается несколько неожиданно для неискушенного читателя.
в жанровые рамки романа, рассказа или эссе. Издатели были готовы публиковать все, когда-либо вышедшее из-под пера Гадды, вплоть до собрания многочисленных долговых расписок или любовных записок, в общем-то несуществующих по причине пожизненного одиночества их автора. Успех повторных публикаций не заставил себя ждать, и Гадда был признан крупнейшим мастером прозы ХХ века даже самыми неистовыми сторонниками авангарда. Созданная писателями-новаторами “Группа-63”, по словам входившего в нее Умберто Эко, не случайно выбрала своим “верховным божеством” не кого-то из дадаистов или футуристов, а именно Гадду.
А вот что говорит о литературном творчестве сам Гадда: “Мои естественные стремления, мое детство и мечты, мои надежды и разочарования принадлежали или еще принадлежат романтику, но романтику, которому досталось-таки на орехи от судьбы, то есть от реальности. Очевидно, что я требовал и требую от романа, от драмы и даже от хроники или “воспоминаний” того максимума очаровательной таинственности или пристрастного описания обычаев и душ, который только и может помочь мне упорно продвигаться в чтении вперед. <...> Если вы скажете мне, что автоматная очередь - это реальность, хорошо, соглашусь, но я требую от романа, чтобы за этими двумястами граммами свинца было трагическое напряжение, работающая последовательность, тайна, рациональность или иррациональность факта... Сам по себе факт, сам по себе объект - это не что иное, как мертвое тело реальности, фекальный осадок истории...”[1]
Альберто Моравиа тоже оставил нам свою оценку творчества К. Э. Гадды: “... Он был писателем с острым, хоть и тревожным чувством комедийного. Очень редкое качество. <...> Хочу сказать одну вещь: хороших серьезных романов насчитываются сотни. Хорошие комичные романы можно пересчитать по пальцам. Это значит, что писать комические вещи очень трудно. А Гадда комичен везде. Даже в такой жестокой книге, как ‘Познание страдания’. Кроме того, у него большие писательские способности. По-моему, единственный недостаток Гадды - это то, что он часто уходит от темы. А может, это и не недостаток. Достаточно вспомнить постоянные ‘уходы’ Лоренса Стерна в его ‘Жизни и мнениях Тристрама Шенди, джентльмена’”[2].
Карло Эмилио Гадда умер в 1973 году. Он погребен на Некатолическом кладбище (Cimitero acattolico) Вечного города. В его рассказе “Путешествия Гулливера, то бишь Гаддуса” имеется набросок для собственной эпитафии:
на этих блаженных холмах
Благосклонному взгляду читателя предлагаются несколько рассказов из раннего (“Несовершенные этюды” и “Маневры полевой артиллерии” из сборника “Мадонна философов”, 1931) и среднего (“Пожар на виа Кеплер” из сборника “Рассудительные соития”, 1940) периода творчества Гадды.
“Одно суждение о неореализме” (в книге I viaggi la morte. - Milano: Garzanti Libri, 2001).