Наталья Ванханен и Татьяна Пигарёва
ОБРЕТЕННЫЙ РАЙ
Хорхе Гильен. Стихи
Вступление Натальи Ванханен и Татьяны Пигарёвой
Перевод: Наталья Ванханен
«Иностранная литература» 2005, №7
“Многие мои тома я отдал бы за одно стихотворение Гильена”, - признавался Хорхе Луис Борхес.
“Наш самый изысканный лирический поэт”, - так отозвался о Хорхе Гильене замечательный испанский писатель Асорин.
“С самого начала он был учителем и для современников, и для нас, пришедших позднее. Гарсиа Лорка признал это первым; убежден, что я - не последний”, - утверждал Октавио Пас.
Что касается самого Лорки, то его отзывы о Гильене восторженны и многочисленны. Так, рассуждая о поэзии, он предлагает “назвать наугад - случай всегда безошибочен - несколько настоящих (как я это понимаю), истинных поэтов. Это Гильен...”[2]. Затем он назовет Салинаса, Рафаэля Альберти, Херардо Диего, Висенте Алейсандре, Луиса Сернуду, но первым безошибочный случай избрал именно Гильена.
А вот что Лорка пишет Гильену в письме: “Все сильнее я проникаюсь чистотой и красотой (да - Красотой) твоей поэзии, полной дивного чувства, такого понятного, но недостижимого. Я еще почитаю тебе наизусть твои стихи. Я читаю их друзьям и вижу, что стихи твои волнуют. Не правы те, что считают тебя головным поэтом. Твои стихи так естественны, что пробуждают дар слезный, если примешь их в сердце. Я восхищаюсь тобой и хочу, чтобы ты знал это. Тобой одним изо всей нашей молодой литературы я восхищаюсь безоговорочно”[3].
Лорка называет Гильена в числе трех своих лучших друзей, посвящает ему (вместе с Салинасом и Мельчором Фернандесом Альмагро) свою первую изданную книгу - “Песни”. Письма к Гильену он подписывает: “Твой верный друг и почитатель”, а о встречах вспоминает с неизменным восторгом: “Гильен - чудо. С ним я провел незабываемые часы”.
Отзывы Гильена о Лорке не менее эмоциональны: “Рядом с ним вы переставали ощущать жару или холод, вы ощущали только одно - Федерико”.
Критики впоследствии назовут прославленную плеяду испанских поэтов ХХ столетия - поколение 27-го года - “поколением Гильена - Лорки”.
Хорхе Гильен родился 18 января 1893 года в старинном испанском городе Вальядолиде. Некоторое время он учился в Швейцарии. Потом занимался филологией в Мадриде, жил в знаменитой Студенческой резиденции[4], где и познакомился со всеми яркими поэтами-сверстниками, а также с Хуаном Рамоном Хименесом, Антонио Мачадо, Асорином, Мигелем де Унамуно, Валье-Инкланом; слушал лекции Ортеги-и-Гассета. Повзрослевшему Хорхе Гильену довелось жить во Франции и преподавать в Сорбонне. “Я приехал в Париж в состоянии полной душевной смуты. А уехал оттуда через шесть лет, уверенно встав на свой путь: преподаватель, муж, отец”, - писал Гильен.
Именно во Франции он ощущает свое поэтическое призвание. Здесь он начинает писать стихи, которые в дальнейшем сложатся в главную книгу его жизни - “Песнопение”.
Основная внепоэтическая деятельность Гильена - преподавание. С 1929-го по 1930 год он читает лекции в Оксфорде, а затем на кафедре испанской литературы в Севилье. Ученики вспоминали, что его лекции были “произведением искусства”, “воплощением духа”, а сам он казался человеком не от мира сего. Что касается общественно-политических убеждений, то собственно политикой Гильен никогда не занимался. Тем не менее его как друга Лорки и Асаньи - первого президента Испанской Республики - механически зачислили в ряды “левых”. “Я либеральный демократ, в какой-то мере склоняющийся к социализму”, - скажет Гильен о себе на склоне лет.
Гражданская война резко и страшно ворвалась в жизнь этого поборника чистой поэзии: в 1936 году Гильен был арестован в Памплоне франкистами. Грозное обвинение - подозрение в шпионаже - не сулило добра. “Как невыносимо трудно было пережить те ночи, ведь убивать тогда было проще, чем не убивать. Для испанца убить другого испанца - дело патриотическое”, - будет вспоминать Гильен годы спустя. Ему повезло, он был выпущен и вскоре отправился в эмиграцию. Отношение к диктатуре было у поэта не столько политическим, сколько физиологическим: “О диктатуре не размышляют, ее или переваривают, или нет: это вопрос пищеварения. Я сразу понял, что не переварю”.
С момента отъезда в эмиграцию в биографии Гильена сменяются названия университетов, в которых он успешно преподает: Монреаль, Огайо, Гарвард, Сан-Диего, Мехико, Богота. Его американская известность до сих пор превосходит европейскую.
Разлука с Испанией, впрочем, не была слишком долгой. Уже в 1949-м поэт тайно навещает больного отца и проводит лето в родном Вальядолиде, в 1951-м посещает Мадрид, а в 1955-м получает в Севилье премию Латиноамериканской академии искусств.
Как это ни удивительно, уже в 50-е годы в испанские журналы начинают просачиваться подборки стихов Гильена. Не обошлось, правда, без курьезов.
Так, франкистская цензура запретила стихотворение Гильена “Маха и дон Франциско”. Стихотворение было посвящено великому поэту Золотого века Франциско де Кеведо, но для бдительных цензоров в стране был только один Франциско - Франко, а в таком контексте махи неуместны.
В середине 70-х Гильен возвращается в Испанию, живет в Малаге и, по свидетельству современников, становится центром притяжения лучших сил испанской культуры.
Всю свою жизнь Гильен пишет одну книгу - “Песнопение”, расширяя ее, добавляя новые стихи, но сохраняя свойственное ему восторженное приятие мира.
«Твой друг, почитатель и полюс, тебе противоположный», - так подписал Лорка одно из писем к Гильену. Действительно, эти два поэта - полюса одного творческого поколения. У Лорки каждая книга - иная, не похожая на предшествующие. Дар Гильена другой. Он, можно сказать, автор одного гигантского произведения, книги стихов, объединенной общим неизменным чувством. Поэт Педро Салинас, ближайший друг Гильена, сравнивал работу над “Песнопением” с “ростом дерева, которое, оставаясь неподвижным, ширится, разрастается, крепнет, достигает высот своими ветвями, дает все больше тени, радостно осеняя все большее пространство вокруг”.
Трагичный, несогласный с миром Лорка - и восторженный, принимающий мироздание Гильен. У одного сердце рвется от боли, у другого - от счастья. Кто-то из критиков тонко заметил: “Лорка подобен тореро: даже застегнутый на все пуговицы, он кажется обнаженным. Гильен же превращает свою искренность в тунику, проницаемую лишь для взгляда посвященных”.
Лорку в России давно знают и любят, Гильен же, высоко ценимый и в Европе, и в Америке, у нас почти неизвестен. На то несомненно есть свои причины.
Русская поэтическая традиция вырастает из боли и страдания. Воспитанный на русской культуре читатель, знакомясь со стихами Гильена, поневоле впадает в недоумение: да что же это такое? Он все время радуется! Это, конечно, прекрасно, только вот... нормален ли он?
“Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп”. Или цветаевский - бунт против мироустройства: “На твой безумный мир ответ один - отказ!”
Это нам понятно, это близко.
К одной из глав “Евгения Онегина” стоит эпиграф из Петрарки: “Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно”. Сам сумрачный климат России не способствует ликованию. Как обитающие в лесах племена индейцев способны различать до сорока разновидностей зеленого цвета, так мы - знатоки оттенков тени, сумерек. Ослепительный свет Средиземноморья, заливающий страницы стихов Гильена, режет нам глаза.
Впрочем, надо признать, мировосприятие Гильена - редкость в любой культуре.
Бездны ада изучены мировым искусством гораздо лучше кругов рая, а место вечного блаженства представляется вроде как даже скучным. Все хорошо, все нормально - о чем тут петь?
Хорхе Гильен - поэт нормы, певец рая. Его мир светозарен. Сам поэт полушутя вспоминал: “Один критик написал, что, впав однажды в депрессию, прочел “Песнопение”, и ему сразу полегчало. И добавил: “Рекомендую всем это чтение”. Словно дал предписание отпускать мою книгу в аптеках”.
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Если в литературе и встречается рай, то это рай потерянный. Формы потерянного рая различны, но не столь уж многообразны: счастливое детство, юность, любовь, несбывшаяся мечта. Скажем, у Набокова таким раем становится Россия, которую ему больше не суждено увидеть.
У Гильена рай - обретенный. Его прекрасное мгновенье длится и длится, и ему ничто не угрожает. Разве что плавное перетекание в другое - еще более прекрасное.
Мир Гильена не то творится Богом на наших глазах - “и увидел Бог, что это хорошо”, не то заново обживается неким Робинзоном, приходящим в восторг и от острова, и от возведенной собственными руками хижины, и от крепкого частокола вокруг нее. Да и как не радоваться: только что вокруг царил бесформенный хаос, и вдруг невидимые атомы сложились в простые и добротные вещи, обрели смысл. Разве это не чудо?
Мир у Гильена “хорошо сделан”, “крепко сбит” и оттого прекрасен.
Эта добротность и благоустроенность гильеновского мира способна даже породить подозрение: а может, это обывательский буржуазный комфорт воспевается с таким пафосом? В конце концов, ведь и Робинзон, как известно, не что иное, как возведенный на пьедестал неунывающий буржуа. Именно так и воспринял эту восторженность Луис Сернуда, резко откликнувшийся на строки Гильена о ладно скроенном мире: “Нет, он не ладно скроен, но мог бы быть несколько лучше, если бы не этот ваш буржуазный конформизм”.
абсолюта. Гильеновский восторг перед совершенством мироздания сродни духовидческим экстазам великих испанских мистиков - Святой Терезы или Сан Хуана де ла Крус.
Книга недаром носит название с религиозно-мистическим оттенком - “Песнопение” (на русский язык это можно было бы перевести и как “Воспевание”, “Прославление”). Единение с абсолютом, приятие творения, преклонение и восторг перед величием сущего наполняют гильеновскую поэзию.
“Небесная механика” - таким было предварительное название книги. Перед нами некий точный, обретающий объемность чертеж, прекрасный в своем выверенном совершенстве макет Вселенной.
Поэзия Гильена - это мир чистых, залитых светом форм: кругов, конусов, плоскостей. Река не просто течет - она сама себя лепит на наших глазах. Чашка круглится, постепенно обретая свою выпуклую законченность, - словно возникает здесь и сейчас из белой пустоты листа.
Гильена по характеру видения сравнивали с Сезанном. Очень наглядно особенность живописи Сезанна показал выдающийся искусствовед Н. Н. Пунин, сказавший, что если потянуть за ветку сосны на картине Шишкина, то она оторвется вместе с иголками и корой, а ветка с картины Сезанна - вместе с куском неба. Как на картинах Сезанна нет различия между живым и неживым, материальным и эфемерным, а предметы слиты воедино с фоном, так и у Гильена не только живое и неживое, но и конкретное и абстрактное обретают равнозначное поэтическое существование.
какого материала, - являют только форму и свет, именно свет, а не цвет.
Европейцы говорят: дьявол прячется в мелочах. В поэзии Гильена дьяволу спрятаться негде: тут мир не измельчен на частные подробности. Обобщенные светозарные круги, кубы, конусы напрямую славят Высшую Силу:
Круглой чашки борта. Завершенность такая -
ты на радость уму!
Вот и кофе. Я миг настоящий приму,
За исключением бытового кофе здесь воспеваются те же совершенные геометрические формы, что и в сияющем дантовом «Рае». Умозрение то же. Не удивительно - Гильен изначально вдохновлялся “Божественной комедией”, только начал он сразу с райской вершины.
Позже, с годами, он еще спустится если не в ад, то в чистилище, написав поэтическую трилогию “Вскрик”, в которой к утверждению, что мир хорошо сделан, добавится горькая поправка: мир людей сделан плохо и, вероятно, таким и пребудет.
Увидят свет и другие книги Гильена. Однако главным его творением останется “Песнопение”. На титульном листе полного и окончательного издания, четвертого по счету, стоят даты начала и завершения работы: “Трегастель, Бретань, 1919-1950 Уэлсли, Массачусетс”.
А между ними - вся жизнь.
почему не Гильен, это было бы справедливее! Сам поэт относился к премиям без особого трепета: есть - хорошо, нет – не важно. Впрочем, у него их было немало: премия Этна-Таормина (1961), премия Сервантеса и Римской академии (1977) и многие другие.
Хорхе Гильен прожил почти век. В его случае долголетие выглядит естественным следствием жизни. Был ли он сам так же безоблачно счастлив, как звучат его строки?
Думается, ответ, как всегда, в стихах поэта: “Я мучился. Это не важно”.
© Наталья Ванханен. Перевод, 2005, © Наталья Ванханен, Татьяна Пигарëва. Вступление, 2005
[2] Ф. Гарсиа Лорка. Самая печальная радость… М.: Прогресс, 1987. С. 376. Цит. в переводе Н. Малиновской.
[4] Студенческая резиденция – созданный в 1910 г. в Мадриде вольный университет и студенческий городок, куда приезжали читать лекции виднейшие ученые и писатели всего мира. (Здесь и далее - прим. авторов статьи.)