Алексей Владимирович Бороненко
МАКАБРИЧЕСКИЙ ЮМОР В ИРЛАНДСКОЙ
РОМАНИСТИКЕ 1930-1940-Х ГГ. (ДЖ. ДЖОЙС, С. БЕККЕТ, Ф. О БРАЙЕН)
Научный журнал 2012. Выпуск 1(7)
Мировая литература в контексте культуры Основан в 2006 году
ФГБОУ ВПО Пермский государственный национальный исследовательский университет,
http: //www.rfp.psu.ru/archive/wlit20121.pdf
« When you are writing about the world of the dead <...>
there is any amount of scope for back-chat and funny cracks»
(Флэнн О Ърайен - в письме Уильяму Сарояну,
14 февраля 1940 г.) [O'Brien, 1993: 207].
Ирландский литературовед Вивиан Мерсье (Vivian Mercier) в своей работе «The Irish Comic Tradition» (1962 г.) пишет, что одной из доминант комической традиции в ирландской литературе является макабрический юмор, тесно переплетенный с юмором гротескным. Появление и устойчивое присутствие данных типов юмора в ирландской литературе Мерсье объясняет особенной чуткостью к той роли, которую смерть и, следовательно, воспроизводство жизни, играют в человеческом существовании. Защитным механизмом против всего того, что порождает жизнь заново, напоминая о её итоговой конечности, служит гротескный юмор; защитным механизмом против страха смерти служит макабрический юмор.
Макабрический (фр. «macabre», «смерть») юмор - это не «чёрный юмор» (это слишком широкий термин) и не «юмор висельников» (это слишком узкий термин), это именно такой юмор, чьим объектом является смерть и всё, что с ней связано; юмор, вызывающий смех с целью защититься от страха смерти.
Как пишет исследователь М. Т. Рюмина о ритуальных истоках подобного смеха в присутствии смерти, его посредством акцентируется «не только жизнь или даже будущая жизнь, а состояние перехода от смерти к жизни и от жизни к смерти» [Рюмина 2010: 133]. Безусловно, самой типичной ситуацией, в которой очевидна граница между жизнью и смертью, является ситуация поминок. Именно во время поминок чаще всего раздается пресловутый «смех при смерти», и именно ирландские поминки являются самым ярким воплощением ирландского макабрического юмора.
В книге Шона О'Салливана (Sean O Suiilleabhiin) «Увеселения на ирландских поминках» (Irish Wake Amusements, 1967) рассказывается о различных играх, практикующихся во время поминальных церемоний в Ирландии: исследователь приводит около 130 различных игр, в том числе и с участием трупа. «Шутник мог спрятаться под кроватью, на которой лежал труп, и начать трясти ее, пугая всех <...> Играли в карты на кровати, где лежало тело или на самом теле; иногда и самому трупу выдавались карты. Трупу могли вставить в рот трубку, а иногда его подхватывали под руки и заставляли танцевать» [Цит. по: Kenner 1983: 281]. Как пишет Хью Кеннер (Hugh Kenner), «оказавшись на таком празднике, вы вряд ли бы поняли, где живые, а где мертвые» [Kenner 1983: 281].
Особенный характер этих церемоний в Ирландии О4 Салливан объясняет страхом, идущим еще от кельтских верований, страхом того, что мертвые восстанут, чтобы отомстить за обиды, нанесенные им во время жизни, или преследовать тех, к кому перешло их наследство [Цит. по: Harlow 1997: 141]. Согласно этой теории, целью поминок является задабривание мертвых, «демонстрация им своей доброй воли, сопереживание в связи с их смертью и, следовательно, обеспечение хороших отношений между живыми и мертвыми» [цит. по: Harlow 1997: 141].
Харлоу пишет, что наиболее популярное воплощение темы «воскрешения» мертвеца в ирландском фольклоре нашло в комической песне «Поминки по Финнегану» (Finnegan's Wake). Вот как выглядит одна из оригинальных версий (1864 года) данной песни:
One morning Tim was rather full,
His head felt heavy, which made him shake,
He fell from the ladder and broke his skull;
They rolled him up in a nice clean sheet,
And laid him out upon the bed,
With fourteen candles round his feet,
And a couple of dozen around his head
[цит. по: Kenner 1983: 280].
Эта песня породила множество других песенок и выступлений. Например, Харлоу приводит сведение о существовании песни о почтальоне Пэте Малоуне, который решил притвориться мертвым, чтобы его жена могла получать пособие, и они таким образом смогли бы сводить концы с концами. Однако герой «забыл, что он мёртв», когда почуял запах виски на своих поминках [Цит. по: Harlow 1997: 146].
История Тима Финнегана пересказывается и в романе Джойса «Финнеганов помин» («Finnegans Wake», 1939): «wan warning Phill filt tippling full. His howd feeled heavy, his hoddit did shake. (There was a wall of course in erection) Dimb! He stottered from the latter. Damb! he was dud <...> Sobs they sighdid at Fillagain's chrissormiss wake, all the hoolivans of the nation, prostrated in their consternation and their duodisimally profu-sive plethora of ululation. <...> They laid him brawdawn alanglast bed. With a bockalips of finisky fore his feet. And a barrowload of guenesis hoer his head. Tee the tootal of the fluid hang the twoddle of the fuddled, O!» [Joyce 1999: 2].
Роман Джойса вбирает в себя, осмысливает и осмеивает историю и культуру не только Ирландии, но и всего мира, это «комическая история истории» [O'Connor 1996: 6]. Но именно ирландские весёлые поминки (funferall [Joyce 1999: 6]), с их традиционными розыгрышами над мёртвыми, традиционными мотивами ложной смерти и пробуждения «мертвеца» в конце поминок, стали источником и эмблемой принципа, на котором построено это произведение: принципа существования в пограничном состоянии - между одним словом и другим словом, между одним языком и другим языком, сном и явью, между смертью и пробуждением к новой жизни.
Это роман о вечном обновлении, вечной смене циклов, засыпании и пробуждении, вечном умирании и возрождении - языка, истории, культуры, мира. Сэмюэль Беккет писал в статье о «Финнегановом помине»: «Его [Джойса] сочинение не о чём-то; оно и есть это что-то» [Беккет 2009: 75]. Поэтому можно сказать, что этот роман и есть вечное обновление, вечное засыпание и пробуждение, вечное умирание и возрождение.
В романе сливаются друг с другом - точнее, переливаются друг в друга - непримиримые оппозиции: искусство - жизнь, мир - война, Веллингтон - Наполеон, Шем - Шон, жизнь - смерть. И действие романа происходит именно в этом тире, разделяющем члены бинарных оппозиций, в пограничном пространстве, сама структура которого не предполагает жесткого разделения, но предполагает постоянное взаимодействие и обновление. И - повторимся - эмблемой такого символического пространства становятся ирландские поминки, на которых раздаётся макабрический смех, смысл которого в том, чтобы сигнализировать, что смерти как таковой нет: нужно забыть, что ты умер, нужно выпить «живой воды» («виски») - и проснуться.
В романе Флэнна (УБрайена «Третий полицейский» («The Third Policeman», 1940; 1967) макабрический юмор также играет структурообразующую роль. Весь роман может рассматриваться как большая макабрическая шутка - мёртвый человек ведёт себя так, как будто бы он был живым. При этом он думает, что он жив, переживает за свою жизнь, боится быть повешенным.
Примечательно, что именно в контексте повешения протагонист совершает показательную ошибку. Накануне предполагаемого дня своей казни он говорит: «I will be hung tomorrow» [O'Brien 1967: 125]. Здесь он вместо формы причастия в прошедшем времени «hanged» использует форму «hung», которая используется в том случае, когда речь идет не о казни через повешение, а о том, когда, например, вешают что-то на гвоздь. Во-первых, эта ошибка указывает на его автоматизм в обращении с языком, как с некоей вещью. Во-вторых, протагонист воспринимает себя как вещь, неживой объект - его повесят, как картину. Это можно считать одной из подсказок автора, указывающих на то, что протагонист уже мертв.
Протагонист на протяжении всего романа ищет «черную коробку» («black box»), однако, согласно учениям его кумира де Селби, «чернота» (blackness) - это и есть смерть. Как мы знаем, именно «черная коробка» - то, что протагонист за нее принимал стала причиной его фактической смерти. Следовательно, после смерти он ищет причину смерти: подобное нарушение причинно-следственной связи в подобном контексте, безусловно, обладает комическим потенциалом.
Весь роман можно прочитать как своего рода поминки - основное действие происходит после смерти героя. Но упокоения, погребения, логично следующего за поминками, не наступает - это вечные поминки. При этом это отнюдь не вечные поминки в джойсовском смысле вечного обновления и становления.
Кольцевая композиция романа - протагонист в конце приходит к тем же баракам и слышит тот же вопрос, что и в завязке произведения - указывает на иллюзорную природу смерти, которую символизирует макабрический смех на ирландских поминках. Однако посыл романа О4 Брайена менее оптимистичен по сравнению с идеей джойсовского «Помина», о чем свидетельствует то, как сам автор резюмировал в одном из писем суть происходящего в своем романе: «Hell goes round and round» [O'Brien 1993: 207]. Его макабрический смех является не восхвалением постоянного умирания и возрождения, но защитой против страха не умереть окончательно или страха того, что «мертвые восстанут для того, чтобы отомстить за обиды, нанесенные им во время жизни» [Цит. по: Harlow 1997: 141]. Что, в общем, более конгениально изначальной идеи макабрического смеха ирландских поминок.
В романе Беккета «Мёрфи» («Murphy», 1938) также есть сцена в духе ирландских поминок: эпизод осмотра тела погибшего протагониста. Эта сцена, в которой задействованы практически все значимые действующие лица романа, хоть и не содержит описаний игр с трупом и прочих ирландских поминальных обрядов, но выполнена в весьма фарсовой манере. «The mortuary was at its bungaloidest» [Beckett 2006: 155], следователю графства по делам насильственной смерти приписана «типичная» для его профессии внешность: «a short but willowy male figure, dressed wearily in black and striped, his lithe bowler laid crown downwards on the grass beside him, was making violent golfing movements with his umbrella» [Beckett 2006: 155]. Доктор и следователь спорят, кому первым войти в дверь, в итоге «без урона для чьей-либо чести», они входят в обнимку. Затем они «демонстративно принимают картинные позы» [Beckett 2006: 155-156]. Поскольку все в карнавальной среде переворачивается с ног на голову, то и персонаж Купер, до того не присаживавшийся и не снимавший шляпу, против обыкновения снимает шляпу.
Нужно сказать, что макабрическим смехом овеяно всё, что связано со смертью Мёрфи, не только его «поминки». Мёрфи умер из-за утечки газа, проведенного на его чердак из туалета. Газовый кран был сооружением из двойной цепи с кольцом, подобной той, с помощью которой смывается вода в том же туалете. Газ начал поступать на чердак Мерфи после того, как кто-то по ошибке дернул не за ту цепочку.
Комический характер носит и завещание Мерфи, в котором он желает, чтобы его останки сожгли, а прах смыли в туалете дублинского театра: «... burnt and placed in a paper bag and brought to the Abbey Theatre, Lr. Abbey Street, Dublin, and without pause into what the great and good Lord Chesterfield calls the necessary house, where their happiest hours have been spent, on the right as one goes down into the pit, and I desire that the chain be there pulled upon them, if possible during the performance of a piece, the whole to be executed without ceremony or show of grief» [Beckett 2006: 161].
перебранки, прах Мёрфи стал предметом «of much dribbling, passing, trapping, shooting, punching, heading and even some recognition from the gentleman's code» [Beckett 2006: 161].
Лишь этими эпизодами макабрический юмор в романе «Мерфи» не исчерпывается. В романе встречается несколько попыток самоубийств и несколько смертей. В начале произведения Нири пытается покончить жизнь самоубийством, расшибив себе голову о ягодицы статуи Кухулина на площади Главного почтамта, воздвигнутого в честь Пасхального восстания 1916 года [Beckett 2006: 30]. На другой экстерри-тории макабрического смеха - в психиатрической больнице - касательно самоубийств есть специальные указания. «A patient was put on parchment (or on caution) whenever there was occasion to suspect him of serious suicidal leanings» [Beckett 2006: 111].
«старикана», соседа Селии и Мерфи сверху, становится началом целого комического эпизода. «Старикан» умер в результате неосторожного обращения с опасной бритвой (cutthroat razor) - он себе разрезал ей горло. Обратите внимание на каламбурную природу этой смерти: «опасная бритва» - «cutthroat razor». «To cut throat» - «перерезать горло».
Мисс Кэрридж, обнаружив его в луже крови, вызывает полицию, не вызывая скорую помощь, чтобы не платить за врача. Выбегает на улицу и изображает горе и ужас, после чего «The police arrived and sent for a doctor. The doctor arrived and sent for an ambulance. The ambulance arrived and the old boy was carried down the stairs, past Celia stuck on the landing, and put into it. This proved that he still lived, for it is a misdemeanour to put a corpse, no matter how fresh, into an ambulance. But to take one out contravenes no law... and it was perfectly in order for the old boy to consummate, as he did, his felony on the way to the hospital» [Beckett 2006: 83].
Что касается иных проявлений ирландского макабрического юмора - помимо центральной идеи поминок - то, например, в романе Джойса то их не так много, и они не носят структурообразующего характера. Например, исследовательница Мэриэн Робинсон (Marian Robinson) пишет о сходстве «Финнеганова помина» и одной из самых знаменитых саг фенианского цикла - «Похищение быка из Куальнге»: «неконтролируемые природные силы вроде репродукции, телесных отправлений и даже смерти» становятся и там, и там «материалом для эпического описания» [цит. по: Nilsen 1996: 147]. Далее исследовательница сравнивает битву Фердиада и Кухулина из ирландской саги с непрекращающимся поединком Шема и Шона в «Помине»: они встречаются «как минимум семь раз в различных обличьях в столкновениях одновременно комичных и пугающих» [цит. по: Nilsen 1996: 147].
«having flabelled his eyes, pilleoled his nostrils, vacticanated his ears and palliumed his throat» [Joyce 1999: 91]. «Шем и Шон это комические, ночные версии Фердиа и Кухулина <...>» [Цит. по: Nilsen 1996: 147]. Например, Шона («the fine frank fairhaded fellow of the fairytales» [Joyce 1999: 141]) Робинсон сравнивает с богом солнца Кухулином [цит. по: Nilsen 1996: 147].
В романе О'Брайена «О водоплавающих» («At Swim-Two-Birds», 1939) макабрический юмор представлен не очень широко, но редкие случаи его манифестации весьма важны. Собственно, говорить можно о двух примерах.
Орлик Треллис, сын Дермота Треллиса от его же персонажа Шэйн Ламонт, знакомится с другими персонажами Треллиса - Шэнаханом, Ферриски и Ламонтом - которым надоело сносить издевательства и мучения со стороны деспотичного автора. Они просят Орлика, обладающего литературными талантами, написать книгу - пока спит старший Треллис и, соответственно, не имеет над ними власти - в которой мучениям и издевательствам подвергался бы Дермот Треллис. Орлик соглашается, но он хочет написать достойное литературное произведение, а троица персонажей - лишь отомстить ненавистному автору, поэтому они постоянно предлагают Орлику различные способы истязаний и пыток.
«I saw a thing in a picture once, said Shanahan, a concrete-mixer, you understand, Mr. Orlick, and three of your men fall into it when it is working full blast, going like the hammers of hell. <.. > I'm after thinking of something good, something very good unless I'm very much mistaken, said Fur-riskey in an eager way, black in the labour of his fine thought. When you take our hero from the concrete-mixer, you put him on his back on the road and order full steam ahead with the steam-roller...
And a very good idea, Shanahan agreed.
ten ton roller, mind!... <...> One thing, said Furriskey, sole finger for true counting. They drive away the roller and here is his black heart sitting there as large as life in the middle of the pulp of his banjaxed corpse. They couldn't crush his heart! <... > A cut of a razor behind the knee, said Lamont with a wink of knowledge, try it and see» [O'Brien 1967: 166].
К сфере макабрического юмора в романе «Поющие Лазаря» («An Beal Bocht», 1941; «The Poor Mouth», 1996) относится ряд эпизодов, связанных со смертями второстепенных персонажей, которые встроены в более развернутые пародийные или сатирические сцены. Например, эпизод со свиньей, умершей от собственной вони: «Ambrose was stretched, cold and dead, on the hearth-stone. He had died of his own stench and a black cloud of smoke almost smothered us» [O'Brien 1983: 28].
Макабрический юмор нередко сочетается с юмором языковым: комический эффект достигается за счет отстраненного описания явлений, относящихся к сфере смерти: «It seems that the Captain damaged himself that night because he was found dead the next day» [O'Brien, 1983: 70]; «... while one fellow died most Gaelically...» [O'Brien 1983: 55].
Кроме того, для романа важна тема смерти, но не человеческой, а человеческого языка - ирландского гэльского. Навязчивое повторение, искусственность тона - все это создает ощущение мертвого языка. Описание же подробностей быта бедняков гэлов создает полюс противоречия с отстраненным тоном изложения.
Например, излагается идея о том, что «чистота» гэльского языка напрямую зависит от низкого качества жизни его носителей, и описываются причины, по которым гэльский язык жителей Коркадоры был самым чистым:
«1. The tempest.. was too tempestuous.
2. The putridity... too putrid.
3. The poverty... to poor.
4. The Gaelicism... too Gaelic.
5. The tradition... too traditional» [O'Brien 1983: 50].
«Gaels, he said, it delights my Gaelic heart to be here today speaking Gaelic with you at this Gaelic feis in the centre of the Gaeltacht <...> Likewise, you are all truly Gaelic. We are all Gaelic Gaels of Gaelic lineage. He who is Gaelic, will be Gaelic evermore <...> If we're truly Gaelic, we must constantly discuss the question of the Gaelic revival and the question of Gaelicism. There is no use in having Gaelic, if we converse in it on non-Gaelic topics <... > There is nothing in this life so nice and so Gaelic as truly true Gaelic Gaels who speak in true Gaelic Gaelic about the truly Gaelic language» [O'Brien 1983: 54-55].
Навязчивое повторение является не только одним из составляющих элементов пародии графоманского стиля гэльских авторов и популистской риторики националистов, но и выражением идиостиля О'Брайена, который обращается с языком как с вещью, вертит его из стороны в сторону, раскладывает на составляющие части и собирает в разных комбинациях. Кроме того, как известно, согласно Фрейду, навязчивое повторение - это прямое выражение Танатоса, стремления к смерти. Таким образом, навязчивое лексическое повторение, присутствующее в рассказе повествователя и в речах борцов на национальную автономию, изображенных на страницах романа, обнажает их отношение к гэльскому как к мертвому языку и стремление его в этом статусе укрепить. Естественно, О'Брайен, как знаток и любитель гэльского языка и гэльской культуры, относился к этому весьма негативно и подвергал подобные стратегии пародийным и сатирическим нападкам в своей журналистской практике и в романе «Поющие Лазаря».
Комического описания элементов макабрической сферы в романе Беккета «Мечты о женщинах, красивых и так себе» (Dream of Fair to Middling Women, 1932; 1992) практически нет. В макабрическом контексте может быть воспринято общее отношение к формам реалистического искусства как чему-то мертвенному и неживому. Кроме того, макабрический юмор может связан с общим ощущением, выраженным в романе, которое Дэвид Пэтти (David Pattie) формулирует следующим образом: «Дублин и - шире - Ирландия заражены; жить здесь означало заболеть чумой, что в итоге могло привести только к творческой смерти» [Pattie 2009: 188]. Комические описания дублинского салона у Альбы, дублинских знакомых Белаквы, могут быть восприняты как примеры макабрического юмора, являющегося защитным механизмом против творческой смерти в удушающем духовном климате Дублина.
«It [smile] was horrible, like artificial respiration on a foetus still-born» [Beckett 1993: 47].
«... upon my word she is not heavy enough to hang herself...» [Beckett 1993: 173].
«A finding of Felo-de-se from Natural Causes was found» [Becket 1993: 183]. «Самоубийство от естественных причин» - абсурдное допущение.
Примеров юмора макабрического как такового - не слитого с гротескным юмором - в тексте романа «Уотт» («Watt», 1947; 1953) также не так много. И макабрический, и гротескный юмор в романе служат одной цели - дезинтеграции нарратива путем отступлений от основной линии повествования (если таковая, вообще, есть). Что характерно, практически все эти примеры являются одновременно примерами остранения - соответственно, также вписываются в общую стратегию подрыва авторитета языка.
В одном эпизоде, Уотт, рассуждая о том, что некоторые вещи недоступны его пониманию и удивляют его, а другие - доступны и воспринимаются как само собой разумеющееся, вспоминает как видел в детстве призрак своего отца в лесу с закатанными штанами до колен и с ботинками и носками в руках: «He could recall, not indeed with any satisfaction, but as ordinary occasions, the time when his dead father appeared to him in a wood, with his trousers rolled up over his knees and his shoes and socks in his hand» [Beckett 2006: 227].
В конце романа, уже находясь в психиатрической лечебнице, Уотт вместе с повествователем (по имени Сэм), «развлекаются» тем, что убивают птиц и скармливают крысят их же родителям или иным родственникам (или наоборот). Все это описывается в отстраненной манере, что создает противоречие с описываемыми вещами, которые сами по себе отталкивают; но в противоречии со способом изложения неожиданным образом возникает юмористический эффект.
пограничного характера.
В творчестве каждого из рассматриваемых здесь авторов эта эмблема ирландского макабрического юмора нашла свое отражение. У (У Брайена в «Третьем полицейском» и Джойса в «Финнегановом помине» она играет структурообразующую роль, у Беккета в «Мёрфи» -это один из эпизодов. Однако, если у Джойса макабрический смех -смех, парадоксальным образом, жизнеутверждающий, то у (У Брайена - это, скорее, смех сардонический, осознающий цикличность и пытающийся защититься от бесконечности этого адского существования. Поэтому макабрический юмор (У Брайена более макабрический и более ирландский, если можно так выразиться, в силу того, что он выполняет именно защитную функцию - от страха смерти и от страха не умереть окончательно.
В романах Беккета макабрический юмор не имеет структурообразующей функции, но является одним из средств подрыва целостности повествования и дезинтеграции художественной условности.
Кроме того, макабрический юмор используется в рассматриваемых романах и для осмеяния смерти в переносном смысле - мертвенности языка, культуры, духовной атмосферы, искусства, структуры произведения. Здесь юмор функционирует зачастую по принципам, описанным Бергсоном: «живое, покрытое слоем механического» [Бергсон 1992: 30].
Список литературы
Беккет С. Осколки. М.: Текст, 2009. 190 с.
Рюмина М. Т. Эстетика смеха. М., Либроком, 2010. 320 с.
Beckett S. Dream of Fair to middling Women. N. Y.: Arcade Publishing Press, 1993. 241 p.
Beckett S. Novels. Murphy; Watt; Mercier and Camier / introd. by Colm Toibin, series editor, Paul Auster. N. Y.: Grove Press, 2006. 478 p.
Joyce J. Finnegans Wake. Penguin Classics Ed. N. Y.: Penguin, 1999. 405 p.
Kenner H. A Colder Eye. L.: Penguin Books, 1983. 368 p.
Mercier V. The Irish Comic Tradition. Oxford: Clarendon Press, 1962. 270 p.
O'Brien F. The Third Policeman. Illinois: Dalkey Archive Press, 1999. 199 p.
O'Brien F. At Swim-Two-Birds. Harmondsworth: Penguin, 1967. 217>
O'Brien F. The Third Policeman. London: Flamingo/Harper Collins, 1993. 212 p.
O'Connor T. The comic tradition in Irish women writers. Gainsville: University Press of Florida, 1996. 188 pp.