Е. А. Зачевский
К вопросу о периодизации немецкой литературы ХХ века
Новые российские гуманитарные исследования
2011, № 6 Литературоведение
http://www.nrgumis.ru/articles/archives/fullart.php?aid=318&binnrubrikplarticles=344
Зачевский Евгений Александрович, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного политехнического университета
Один из наиболее спорных вопросов о периодизации истории немецкой литературы ХХ в. — легальность цезур 1933 и 1945 гг. Дискуссии по этому поводу время от времени возникают, но до сих пор исследователи не могут придти к единому мнению по этому вопросу. Камнем преткновения является политическая составляющая названных цезур, и поэтому каждый исследователь, в меру своих политических и эстетических предпочтений, признаёт или отвергает одну из этих цезур. В 1950-е гг. ещё бытовало мнение, что захват в 1933 г. власти Гитлером в литературно-историческом смысле «ни в коей мере нельзя назвать настоящей цезурой», а цезуру 1945 г. признавали в качестве фиксирующей «не только конец немецкой литературы времён Гитлера, но и литературной эпохи вообще»1. Но в 1960–1970-х гг., в связи с дискуссией о том, откуда есть пошла литература ФРГ, стараниями леворадикальных германистов «новой волны», таких как Ганс Дитер Шэфер, Карл Прюм, Фриц Раддац, Хорст Денклер, исповедовавших принципы «негативного абсолюта», под сомнение подпала и цезура 1945 г.
Работам этих авторов свойственен сенсационно-разоблачительный характер, хотя большинству их публикаций нельзя отказать в основательности, обилии фактического материала, за которым стоит огромная исследовательская, если не сказать расследовательская, деятельность. Как справедливо и не без сарказма писала Элизабет Эндрес, «если в пятидесятых годах была тенденция каждого обелять, то в конце семидесятых наметилась установка всех понемножку обвинять в чём-либо»2.
Подобный разоблачительно-обвинительный настрой германистов «новой волны» нашёл своё выражение в провозглашении оригинальной концепции периодизации немецкой литературы ХХ в., суть которой наиболее полно выразил Г. Д. Шэфер в своей книге «Расколотое сознание. Немецкая культура и жизненная действительность 1933–1945 годов» (1981)3. Истоки литературы ФРГ, по Шэферу, лежат не в 1945–1949 гг., а много раньше — в конце 1920-х гг., и поэтому цезуры 1933 и 1945 гг. теряют своё значение как основополагающие для данного периода. При этом речь идёт не о естественной преемственности культурного наследия одной литературной эпохи или ряда литературных периодов новыми формациями развивающегося литературного процесса, а о сознательном игнорировании специфики «литературно-художественного „наполнения“ заимствованного материала4, игнорирование исторических условий, вызвавших к жизни то или иное новое художественное явление соответствующего литературного периода.
Казалось бы, сугубо научная проблема в трактовке Шэфера приобрела резко политическое звучание, ибо за этим кроется попытка ревизии не столько истории литературы, сколько вообще истории Германии и Европы. Только этим можно объяснить рассуждения Шэфера о незначительности фашизма в мировом историческом процессе: «Многое говорит о том, что национал-социализм усилил традиционалистские тенденции в немецкой литературе, прервал дальнейшее развитие демократически ангажированных традиций и замедлил подъём классики модерна, однако радикального изменения эпохи он не вызвал, поскольку сам является продуктом кризиса»5. Здесь Шэфер имеет в виду экономический кризис конца 1920 гг., охвативший капиталистический мир и вызвавший в значительной мере к жизни фашизм как политические движение. Поэтому Шэфер обвиняет своих предшественников по цеху в незнании элементарных законов экономического и политического развития общества и пеняет им за мелочность, брюзжание и излишнюю чувствительность к экстремистским проявлениям нацистского режима, которые де не так суровы и были, если в это время существовала значительная (sic!) литература, представители которой благополучно пережили «мнимые» лишения периода гитлеровской диктатуры и достаточно прославились впоследствии.
Отсюда делается «смелый» вывод о том, что «морализаторская фиксация на национал-социализме привела к чрезмерной акцентированности цезур 1933–1945 гг. и тем самым препятствовала литературно-историческому дифференцированному отображению различных течений, а также определению взаимосвязи с этими датами»6. Следовательно, к проблеме «фашизм и немецкая литература» надо подходить шире, для чего предлагается устранить из имеющейся периодизации немецкой литературы (даже в качестве внутренних) цезуры 1933 и 1945 гг. как неверных с научной точки зрения, взяв за основу две глобальные цезуры:
1929 год — начало мирового кризиса, когда в обстановке страха перед экономическим и политическим хаосом, чреватым фашистской (а для других — коммунистической) опасностью, в художественной жизни Германии наметилась чёткая тенденция к уходу от реальной действительности, тяга к классическому наследию прошлого, повышенный интерес к форме, стилю, языку, обозначились контуры второго рождения «неоклассицизма»;
1966 год — начало НТР в США, охватившей затем остальные развитые капиталистические страны; зарождение поп-арта в искусстве, знаменовавшего собой отказ от канонов и условностей «неоклассицизма», «смерть литературы» старой чеканки, вызванных оптимистическими тенденциями в мировой экономике.
Итак, согласно Шэферу, разгром фашистской Германии не внёс заметных изменений в развитие немецкой литературы, ибо весь мир образов, идей и выразительных средств молодой западногерманской литературы, т. е. «литературы развалин», её антифашистские и антимилитаристские устремления, даже отчасти её ангажированность, как и вообще вавилонское столпотворение стилей, школ и школок в западногерманской литературе первых послевоенных лет, — всё это явилось продолжением, прямым следствием анархии культурной и экономической жизни Веймарской республики, всё сложилось и сформировалось задолго до 1933 г., и, несмотря на некоторые трудности и потери, возмужало и окрепло в профессиональном смысле в годы нацизма и продолжало успешно существовать и после 1945 г. в неизменном виде вплоть до леворадикального бунта молодёжи 1968 г.
Какой бы необычной и смелой ни казалась предложенная Шэфером новая система периодизации немецкой литературы ХХ в., она уязвима по всем позициям.
Прежде всего, неоправданно расширительное толкование расстановки исторических цезур говорит как раз об экономической безграмотности самого Шэфера, а не его предшественников. За период с 1929 по 1966 гг. капиталистическое общество пережило (и продолжает переживать по сей день) череду экономических кризисов. Однако смена литературных направлений и стилей в каждом регионе происходила по-своему, как, впрочем, и чередование экономических кризисов7.
Исходя из посылки К. Маркса (германисты «новой волны» хорошо знакомы с произведениями классика научного коммунизма) о том, что «с изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке»8. Шэфер забывает, что хотя система капитализма в глобальном масштабе осталась прежней (средства производства являются частной собственностью), степень интенсивности функционирования этой системы в разное время проявляется по-разному. Фашистская диктатура в Германии была крайним проявлением наиболее реакционных империалистических форм господства буржуазии с элементами огосударствления, и в силу этого цезуры 1933 и 1945 гг. образуют чётко фиксирующийся исторический отрезок, который по степени интенсивности заключённых в нём событий логично обосабливается в замкнутый исторический период. Тот же К. Маркс писал: «С чего начинается история, с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса»9«изменение в самом типе художественного сознания»10, так и после разгрома фашизма духовная ситуация и соответственно тип художественного сознания в послевоенной Германии претерпели существенные изменения. Не случайно Ганс Майер, крупнейший знаток немецкой литературы, настойчиво подчёркивал, что «литература периода Веймарской республики оставалась неразрывно связанной с немецкой действительностью 1918-1933 гг. Эту литературу невозможно было продолжать. Это было бы также анахронично, как и возрождение экспрессионистской утопии о рождении «нового человека»11. Тот факт, что послевоенная духовная ситуация проявлялась в отдельных элементах культуры 1920-х гг., не даёт нам права снимать цезуру 1945 г., ибо элементы эти по своей наполненности, содержанию резко отличались от своих первоисточников (а у представителей литературной молодёжи вообще отсутствовали) и в своём новом качестве не были повтором. А именно повтор, как механическое воспроизведение уже бывшего, говорит, по мнению Шэфера, о «чрезвычайной гетерогенности» литературы 1930–1940-х гг., о внешнем сходстве произведений Г. М. Энценсбергера, Г. Грасса, М. Вальзера, В. Хайссенбюттеля, Г. Мона, О Гомрингера, не говоря уже о В. Борхерте, В. Кёппене, А. Андерше, Г. Айхе, с произведениями авторов времён Веймарской республики12.
Естественно, что цезура 1933 г. является порождением истории, а не литературы, и после 30 января 1933 г., ознаменовавшего официальный приход к власти Гитлера в Германии, не началась новая эра в истории немецкой литературы. Однако любое масштабное историческое событие (а приход к власти в 1933 г. Гитлера было таковым) оказывает прямо или косвенно неминуемое воздействие на судьбы литературы. Учитывая политические методы диктатуры нацизма, воздействие это было достаточно резким и всеохватным, о чём красноречиво говорит тот факт, что страну покинуло свыше 5500 деятелей культуры, литературы и искусства13. Дата прихода к власти нацистов определила не только смену политической власти в стране, но и смену литературной парадигмы, ибо то, что провозглашалось идеологами национал-социализма в области культуры и литературы, в большинстве своём было откатом на позиции XIX в., и в этом смысле цезура 1933 г. носит двоякий характер. С одной стороны, она означает обрыв литературных интенций времён Веймарской республики, ибо те немногие её проявления в Германии после 1933 г. не имели практически никаких реальных предпосылок для своего дальнейшего развития, что и подтвердилось после 1945 г., когда новая немецкая литература вновь обратилась к модернизму 1920–1930-х гг.; с другой стороны, эта цезура фиксирует реставрацию литературных интенций 1880–1890-х гг. XIX в., вызванную усилением политической значимости авторов фёлькиш-национальной ориентации, находившихся до этого на периферии литературного процесса в Веймарской республике.
Но что считать относящимся к периоду Веймарской республики, а что — к послевоенному периоду? Вот любопытное свидетельство Альфреда Дёблина, которое убедительно доказывает шаткость доводов Шэфера. Свидетельство это тем более примечательно, что оно относится к 1946 г. и навеяно не столько воспоминаниями о прошлом, сколько литературной ситуацией первых послевоенных лет: «Если сделать некий срез немецкой литературы XIX и XX вв., то можно обнаружить одновременно присутствие литератур или отдельных литературных произведений различных времён. Где-то около 1933 г. можно было найти соседствующими рядом литературу 1800–1850 гг., литературу 1900 г. и, может быть, литературу 1930 г. Вероятность наличия последней была меньше всего»14. И хотя Дёблин объясняет этот парадокс несовершенством образного мышления человека1516.
Ещё меньшей была вероятность наличия литературы периода Веймарской республики после 1933 г. Вот свидетельство Хорста Ланге, одного из наиболее ярких представителей т. н. «внутренней эмиграции», относящееся к середине 1939 г. В письме к Эрнсту Кройдеру, соратнику по духу, он сетует на то, что большинство книг в фашистской Германии «представляет собой реминисценции из времён до 1890 года. Всё, что касается последующих лет, было отринуто и изгнано»17. Годы фашистской диктатуры практически выхолостили социально-критические, морализаторские аспекты литературы Веймарской республики, чем она и славилась, и позволили развиваться её наиболее частным проявлениям, находившимся на периферии литературного процесса. Псевдонародная, «местническая» идеология, метафизика и иррационализм были генеральными направлениями литературы Третьего рейха, и поэтому «конфликт между демократически-индивидуальными и народнически-национальными воззрениями был переведён из духовной плоскости в политическую и с помощью коричневых бригад получил соответствующее разрешение»18.
В этой связи странным выглядит намерение Шэфера доказать, что «катастрофа» с Германией приключилась не в 1933 и 1945 гг., а в 1929 г., и оправилась она от её последствий лишь к концу 1960-х гг. Однако большинство современников и исследователей наших дней говорят о том, что все они в большинстве своём воспринимали 1945 г. как цезуру, неоспоримую по своей значимости для будущего Германии и не имевшую себе равных в её истории. Консервативный историк Фридрих Майнеке в своей неоднократно переиздававшейся книге «Немецкая катастрофа» (1946), что также является лишним доказательством признания концепции её автора, пишет, что «катастрофа, переживаемая нами сегодня, превосходит в нашем восприятии все прежние испытания подобного рода»19, а «исторические примеры успеха или неуспеха нам мало чем помогут, ибо задача всякий раз становится новой и неповторимой»20«Мы находимся не на эпохальной вершине, не на полпути к ней или после неё, а в начале нового великого отрезка истории»21. Карл Яйке, выражая мнение радикального крыла «внутренней эмиграции», подчёркивал, что «мы не должны переделывать на новый лад старые понятия, а действительно и непременно начать всё сначала, по-новому, как это делали первые поселенцы, обживавшие Новый свет»22. И, как бы объясняя причины необходимости подобных преобразований, Эрнст Вихерт в своей знаменитой «Речи к немецкой молодёжи 1945 года» призывал «приступить к новому началу, но не для нас, стариков, а для вас и ваших детей, ибо вы, вероятно, признаёте, что наше начало было неверным»23
Эти же настроения определяли и литературную ситуацию в Западной Германии. Генрих Бёлль вспоминает, что майские события 1945 г. вызвали у него «необыкновенное ощущение свободы» и «послужили невероятным толчком к тому, чтобы взяться за перо»24. Даже Готфрид Бенн и Эрнст Кройдер, писатели, сознательно игнорировавшие реальную действительность, отмечали существенные изменения в духовной ситуации после 1945 г. Бенн резко возражал против навязывания «старого хлама до 1932 года», ибо многие авторы «значительно продвинулись вперёд и обрели новые знания в ходе диалектического процесса развития»25. «сейчас пишут иначе, чем раньше»26.
Строго говоря, рубежность 1945 г. ставили под сомнение и до Шэфера. Ещё в 1957 г. Гюнтер Блёккер писал, что 1945 г. не является цезурой для литературы: «В действительности с помощью этой даты был развязан шнурок и восстановлен естественный кровоток литературной жизни»27. В поддержку Блёкера высказались также Карл Танк и Вольфганг Якобс: «Мы не можем определённо говорить о немецкой литературе до и после 1945 года, как будто с этой датой началась новая эпоха в литературной жизни Германии. Чем дальше мы уходим от этой рубежной точки, тем чётче год от года мы чувствуем, что в действительности непрерывность развития была не прервана, не нарушена, а лишь, как однажды выразился Гюнтер Блёккер, «перевязана шнурком»28. При этом Танк и Якобс, как, впрочем, и Блёккер, отстаивали в основном первородство писателей т. н. «внутренней эмиграции», полагая, что произведения Г. Гайзера, Г. Казака, Э. Ланггэссер, Р. Хагельштанге, Г. Хартлауба, написанные в основном действительно в годы фашизма, и были новой немецкой литературой, что, конечно, далеко не так29. Литература «внутренней эмиграции» развивалась по своим законам, во многом независимым от общего ходя эволюции западногерманского общества, отчего и прекратила своё существование к концу 1960-х гг., не оставив ни наследников, ни даже эпигонов. И здесь можно говорить о ликвидации цезуры 1945 г., ибо писатели этого круга её просто не заметили и продолжали писать в таком же духе, как и в годы нацизма.
в частности, авторов «группы 47», правомочность цезуры 1945 г. при периодизации истории литературы ФРГ как рубежной для последующего развития литературного процесса30.
Значимость цезуры 1945 г. несравнима с цезурой 1968 г., выдвигаемой Шэфером и его сторонниками в качестве рубежной для начала собственно литературы ФРГ, не отягощённой наследием прошлого. Как заявил Франк Троммлер, до сих пор она «не была самостоятельным явлением в структуре общества», а прилежно навёрстывала упущенное в годы фашизма, продолжая естественным образом несмотря ни на что разрабатывать темы и образы времён Веймарской республики, хотя и по-иному31. Отто Бест, находясь, вероятно, под впечатлением студенческих волнений 1968 г., заявил, что если и была литература «дня ноль», то искать её нужно не в середине 1940-х годов, а в конце 1960-х гг., т. е. во времена «культурной революции» 1968 г., которая декларировала «смерть литературы» прежних лет, обвинив её в неискренности и неспособности содействовать социально-политическим изменениям в стране: «… поэтика регистрации и разрушения, характерная для литературы шестидесятых годов, означает разрыв с установками реальной действительности, на создание которой ушло, по крайней мере, полстолетия. Бунт и эксперимент — всё это в конечном итоге приводит к требованию изменений, новых определений того, что такое литература и что она может сделать, говоря тем самым, что она хочет передавать не только слова, но и знания»32. «культурной революции» 1968 г. со всеми свойственными ей левацкими амбициями и завихрениями. Однако завершающий удар по детищу Шэфера последовал как раз из этого лагеря. В 1982 г. в левом издательстве «Аргумент» вышел сборник статей «Послевоенная литература в Западной Германии 1945–1949 годов», авторы которого, уличив Шэфера в некорректности проведения исследования, охарактеризовали его концепцию как «эстетический волюнтаризм»33. Вскоре издательство «Ханзер», специализирующееся на публикациях авангардистского и левацкого толка и издавшее также книгу Шэфера, выпускает в 1986 г. в серии «Социальная история немецкой литературы с XIX века до наших дней» коллективный труд «Литература Федеративной Республики Германии до 1967 года», где цезура 1945 г. рассматривается как исходная для литературы ФРГ и ГДР, а концепция Шэфера отвергается как неправильная34.
1960 гг., возникла новая концепция продолжительности литературной эпохи от 1920 до 1950 гг., несколько позже — от 1925 до 1955 гг., а совсем недавно — с 1890–1945 гг. Вся эта разноголосица дат вызвана тем, что всякий раз основа новой концепции определялась приоритетом того или иного литературного явления: противопоставлением модерна и антимодерна, феномена отдельных стилевых и языковых проявлений в литературе, вовлечением в контекст рассуждений проблем эмиграции и т. д.
В настоящий момент какой-то ясности в решении этой проблемы нет. Карл-Хайнц Шёпс, например, в своей книге «Литература в Третьем рейхе (1933–1945)» (2000) придерживается прежнего мнения о том, что «какими бы решающими для политической истории Германии ни были цезуры 1933 и 1945 годов, для литературы и искусства они имеют совершенно незначительное значение»35. Позицию авторов книги «Национал-социализм и эмиграция 1933-1945 гг.» (2009) можно охарактеризовать известным словечком Курта Тухольского «jaein». Они мечутся между различными концепциями периодизации немецкой литературы, но так и не могут определиться в своих предпочтениях. С одной стороны, Вильгельм Хэфс в своём обширном вступлении к этой книге считает, что в «синхронной перспективе 1933 год можно больше не характеризовать как некую цезуру, решающую и всё меняющую в литературном производстве, а только разве что как некую дату, с которой относительная автономность литературного поля подвергается более значительной опасности, чем в прежние годы», и в этой связи «с конца 20-х годов … происходит перелом в социальной системе литературы, который с 1933 года в организованных формах упрочился»36.
С другой стороны, признавая, что в качестве «модели» социальной истории немецкой литературы периода национал-социалистской диктатуры — 1933–1945 гг., несомненно, нельзя принять, Хэфс, определив таковой моделью время Веймарской республики, считает, что «1933 год оказывается в этом смысле всё же цезурой», потому что «для оставшихся в рейхе и для эмигрировавших авторов организационные типовые условия существенно изменились»37.
Уве Кетельсен в своей фундаментальной работе «Литература и Третий рейх» (1994) подходит к проблеме легализации цезур 1933–1945 гг. более радикально: «Безразлично, где после 1945 года будут искать историческую точку отсчёта для плана представления западногерманской послевоенной литературы, они должны были строится с учётом исключения литературы Третьего рейха; во всяком случае 1933–1945 годы следует исключить»38
Суть этих рассуждений определяется тем, что многие германисты видят неразрывную связь между литературой Третьего рейха и Веймарской республики, из чего следует обязательное рассмотрение обоих периодов в одной связке, не отделяя один от другого, как это сделал в 1976 г. Уве Кетельсен, издав книгу «Фёлькиш-националы и национал-социалистская литература в Германии 1890–1945 годов».
Мне представляется, подобные мысли, при всей их внешней привлекательности — Кетельсен ссылается на похожесть доктрин «Баухаус» и строительной идеологии нацистов при том, что последние рьяно поносили эти доктрины39 —, таят в себе опасности смешения посылок или, вернее, игнорирования их. Несомненно, какие-то общие детали, мысли, стилистические приёмы могли безболезненно обосноваться в реалиях Третьего рейха, особенно, если учесть, что большой отряд писателей фёлькиш-национального склада, среди которых были добротные художники, определял литературную политику в Германии тех лет. Наконец, сами немногочисленные нацистские литераторы не породили какой-то новой литературы, а следовали опробованным примерам, вкладывая в них совершенно другой смысл и прибегая к языку отнюдь не высокого качества.
Рассуждения Кетельсена вызывают возражение ещё и потому, что не исследован весь корпус нацистской литературы, какого бы свойства он ни был. Нельзя судить о всей литературе по отдельным образцам, как нельзя так легко переносить с одной области искусства на другую её выразительные черты безотносительно изначальной посылки.
рубежными годами в истории литературы Германии. Наиболее полно это мнение выразил А. В. Карельский: «Дата возникновения Федеративной Республики Германии как государства – 1949 год, но это не означает, что западногерманская литература появилась на свет автоматически с этой датой. Уже в первые послевоенные годы Запад и Восток Германии перестали быть понятиями только географическими: наличие оккупационных зон и политика «холодной войны» вызвали процесс идеологического и политического размежевания духовных сил нации, и уже в эти годы в немецкой литературе оформились многие из тенденций, определивших потом облик именно западногерманской литературы. Так что 1945 год — год разгрома гитлеровской Германии — является тем рубежом, с которого начинаются дороги современной литературы ФРГ»40.
1 Цит. по: Kreuzer H. Zur Periodisierung der „modernen“ deutschen Literatur// Basis. Bd. 2. Frankfurt a. M., 1971. S. 26.
2 Endres E. Die Literatur der Adenauerzeit. München, 1980. S. 114-115.
3 Schäfer H. D. Das gespaltene Bewußtsein. Deutsche Kultur und Lebenswirklichkeit 1933-1945. München; Wien, 1982; Зачевский Е. А. Переписывают историю// Зачевский Е. А. Зеркала времени. Очерки немецкоязычной литературы второй половины ХХ века. СПб., 2005. С. 13–18.
4 Суровцев Ю. Литературный процесс и его периодизация // Вопросы литературы. М., 1983. № 10. С. 124.
äfer H. D. Op. cit. S. 62.
6 Ibid. S. 56.
7 Федеративная Республика Германия / Под ред. В. Шенаева. М., 1983. С. 148; Grosser A. Geschichte Deutschlands seit 1945: Eine Bilanz. München 1977. S. 253; Raff D. Vom alten Reich zur Zweiten Republik. München 187. S. 4 26.
8 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 13. М. 1955. С. 7.
9 Там же. С. 497.
11 Mayer H. Die umerzogene Literatur. Deutsche Schriftsteller und Bücher 1945–1967. Berlin, 1988. S. 27
äfer H. D. Op. cit. S. 69-71.
13 Barbian J. -P. Nationalsozialismus und Literaturpolitik // Nationalsozialismus und Exil 1933–1945/ Hrsg. v. . W. Haefs. München, 2009. S. 54.
14 Döblin A. Die deutsche Utopie von 1933 und die Literatur // Das Goldene Tor. Baden-Baden 1946. Nr 1. S. 142–143.
16 Sontheimer K. Antidemokratisches Denken in der Weimarer Republik. M
München 1983. См. также: Зачевский Е. А. Истоки литературы Третьего рейха // Литература и язык в меняющемся мире. СПб., 2010. С. 18–48.
17 Цит. по: Schäfer H. D. Bücherverbrennung, staatsfreie Sphäre und Scheinkultur // «Das war Vorspiel nur…» Berliner Colloquium zur Literaturpolitik im «Dritten Reich»/ Hrsg. v. H. Denkler und E. Lämmert. Berlin, 1985. S. 118.
18 Dahm V. Zu George L. Mosses: «Die Bildungsbürger verbrennen ihre eigene Bücher» //»Das war Vorspiel nur…». S. 53.
20 Ibid. S. 177.
21 Коgon E.Über die Situation/ / Frankfurter Hefte. 1947. H. 1. S. 19.
22 Jeicke K. Wer heißt uns hoffen?/ / Deutsche Rundschau. Berlin, 1946. H. 6. S. 235.
23 Wiechert E. Rede an die deutsche Jugend 1945. München, 1945. S. 36.
«Ich habe nichts über den Krieg aufgeschrieben»: Ein Gespräch mit Heinrich Böll und Hermann Lenz // Literaturmagazin 7. Nachkriegsliteratur / Hrsg. v. N. Born und J. Manthey. Reinbek bei Hamburg, 1978. S. 32–33.
25 Benn G. Lyrik und Prosa, Briefe und Dokumente / Hrsg. v. M. Niedermayer, M. Schlüter. Wiesbaden, 1962. S. 173.
26 Kreuder E. «Man schreibt nicht mehr wie früher». Briefe an Horst Lange // Literaturmagazin 7. Nachkriegsliteratur/ Hrsg. v. N. Born und J. Manthey. Reinbeck bei Hamburg, 1978. S. 214.
27 Blöcker G. Die neuen Wirklichkeiten. Berlin, 1961. S. 354.
28 Tank K. L., Jacobs W. Zwischen den Trümmern // Geschichte der deutschen Literatur aus Methoden – Westdeutsche Literatur von 1945–1971. Bd. 1. / Hrsg. v. H. L. Arnold. Frankfurt a. M., 1972. S. 40.
–42.
30 Людвиг Фишер, рассматривая социально-политическую и литературную ситуацию первых послевоенных лет в Западной Германии, подчёркивает, что «конец войны представляет собой, без сомнения, социальный и формирующий сознание исторический отрезок», «не требующий какого-либо подробного обоснования» (Fischer L. Die Zeit von 1945 bis 1967 als Phase der Literatur- und Gesellschaftsentwicklung // Literatur in der Bundesrepublik Deutschland bis 1967/ Hrsg. v. L. Fischer. München, 1986. S. 33).
31 Trümmler F. Der zögernde Nachwuchs// Tendenzen der deutschen Literatur seit 1945 / Hrsg. v. Th. Koebner. Stuttgart, 1971. S. 2,
32 Best O. Rückzug auf die Sprache oder Der Verlust des Fiktionalen// Revolte und Experiment. Die Literatur der sechziger Jahre in Ost und West/ Hrsg. v. W. Paulsen, Heidelberg, 1972. S. 13–14.
33 Lange W. Die Schaubühne als politische Umerziehungsanstalt betrachtet. Theater in der Westzonen// Nachkriegsliteratur in Westdeutschland 1945–1949. Schreibweisen, Gattungen, Institutionen / Hrsg. v. J. Hermand. Berlin, 1982. S. 11.
ünchen, 1986. S. 36, 677.
–1945). Berlin, 2000. S. 13.
36 Haefs W. Einleitung//Nationalsozialismus und Exil 1933–1945 / Hrsg. v. W. Haefs. München, 2009. S. 13.
37 Ibid. S. 13-14.
38 Ketelsen Uwe-K. Literatur und Drittes Reich. Vierow bei Greifswald 1994. S. 243–244.
40 Карельский А. В. Литература ФРГ // История зарубежной литературы 1945–1980/ Под ред. Л. Г. Андреева. М., 1989. С. 168.