Н. С. Павлова
О Хансе Хенни Янне
«Иностранная литература» 2003, №9
http://magazines.russ.ru/inostran/2003/9/ian.html
“Пастор Эфраим Магнус”, 1920; “Медея”, 1926; и др.), экспрессионистского романа “Перрудья” (1929) и ряда других прозаических произведений. Но главным его созданием стала трилогия “Река без берегов”, глава из первой части которой теперь публикуется.
Янн был родом из Гамбурга, из семьи корабельщиков. Северное море - не только фон, но и важный участник его произведений. Природному - водным и воздушным просторам, животным, растениям - в его книгах придается не меньшее значение, чем человеку: они перестали играть подчиненную роль. У Т. Манна ландшафты редки, у Гессе они символичны, у Янна же - грандиозны и живы. Писатель постоянно ощущал бескрайность, в окружении которой живут люди. Именно это удивительным образом выразило у Янна катастрофичность века: страдают не только люди - страдания и смерть захватывают все, в пространстве нет укрытий. Ему близко космическое визионерство старых немецких писателей - Ф. Г. Клопштока и Ж. - П. Рихтера; свойственно то же строптивое несогласие с устройством Вселенной, которое отличало Клейста и Бюхнера, а в XX веке родственных молодому Янну экспрессионистов.
Монументальная трилогия “Река без берегов” создавалась в 30-х — начале 40-х годов. Эмигрировав из фашистской Германии, писатель жил тогда отшельником на датском острове Борнхольм. Публикация (1949-1961) состоялась уже после войны.
Большие романы не диво в немецкой литературе. Такова и бескрайняя - по осознанному намерению автора - трилогия “Река без берегов”. Романы Янна, как и книги Томаса Манна, Гессе, Дёблина, - это трудное, но захватывающее чтение: философичность и грандиозность замысла, таинственный, полный непредвиденного сюжет. Особенно это относится к открывающему трилогию роману “Деревянный корабль”.
Деревянный парусник в начале XX века - анахронизм, плавучий мираж, фантастика. Атмосфера зловещей тайны и всеобщего недоверия... Странный груз в напоминающих гробы ящиках приводит команду в тревожное возбуждение. На этом-то корабле в ситуации явственно проступающего хаоса оказываются главный герой романа Густав Аниас Хорн и его невеста Елена. Устраиваются унизительные обыски. Ходят слухи о микрофонах, ловящих каждое слово, произнесенное на корабле. Таинственна сама конструкция корабля, который постепенно начинает восприниматься как разросшаяся метафора человеческого общежития, государственного и социального устройства. Бесследно исчезает Елена. Ищущий ее Густав не может представить себе даже в общих чертах план судна. Внутренние его переходы так же запутаны, как расположение государственных канцелярий на чердаках жилых домов в “Процессе” Ф. Кафки. Два человека, не подозревавшие в себе способность к убийству, оказываются повинны в нем. Густав Аниас Хорн признается себе, что в глубине души был безразличен к опасности, грозившей его невесте. Матрос Тутайн, как выясняется во второй части, убивает молодую женщину, одурманенный темным вожделением. “Всякая вина внезапна” - будет сказано позже о том, что случилось в первом романе. Застигнутые врасплох непредвиденной фантасмагорией событий, втянутые в потворство преступлению люди не могут противостоять хаосу. Матросы рубят деревянные перегородки, пытаясь проникнуть в тайные хранилища корабля, раскрыть зло, найти Елену. Но сквозь брешь хлещет вода, корабль идет ко дну.
“Записках Густава Аниаса Хорна, составленных им после того, как ему исполнилось сорок девять лет” - герой мучительно вспоминает давние события, происшедшие на корабле “Лаис” и после его гибели. В “Записках”, в частности, поведано о том отдаленном десятилетиями роковом миге, когда лицом к лицу с главным героем в корабельной каюте оказался обезумевший Тутайн, но вместо того, чтобы ударить Густава ножом, он вдруг признался в убийстве Елены, а ответной реакцией Хорна вместо ненависти и страха стала жалость к преступнику. В “Записках” рассказано, как Аниас Хорн и Тутайн, не расстававшиеся более, после недолгого пребывания в Южной Америке, куда их закинуло кораблекрушение, плывут, огибая Африку и Европу, в Норвегию, где и проводят, дважды меняя место жительства, оставшуюся жизнь. Внешнюю канву событий составляет ряд привязанностей и любовных увлечений каждого, но предметы этих увлечений так или иначе утрачиваются: все они исчезают в потоке дней, неизменно оставляя героев, а потом только Аниаса, занявшегося сочинением музыки, в одиночестве, в окружении суровой природы. Сюжет почти исчезает - все уже случилось в первом томе. Именно тогда герои решают жить в нерушимой близости друг к другу, что и подвергается испытанию в дальнейшем.
Янн не стремился вместить в свой роман исторические потрясения века. Глобальные человеческие проблемы он решает на узком плацдарме и на примере двух-трех людей. Исполнено смысла, что его герои живут на северном побережье, зажатые между горами и морем, а потом перебираются на остров и, как будто и этого мало, строят свой дом высоко в горах. Янна не привлекала, как привлекала, к примеру, А. Дёблина, гуща жизни, людская масса, количество, множество. Нескольких героев и узкой площадки ему хватает, чтобывыразить всё. Героям Янна будто надо сосредоточиться. И тогда выходит, что взгляд становится широк, люди замечают других и не заслоняют собой природу. “Мы здоровались с людьми и кивали животным...”[1]. Отчетливо заметными становятся явления и процессы, которых часто не видят за треволнениями обыденной и потрясениями исторической жизни. “Позавчера, лишь взошел месяц, внезапно вторглись холода. После долгих холодных недель их вторжение было неожиданным и мучительным. Хруст удушаемой жизни. Ничем не укрытые звери обессиленно умирали... Прикрывавший атмосферу мерцающий свод как будто растворился, и через разреженный кристаллический океан низвергся холод мирового пространства”. Вселенная открыта. Она соприкасается с каждым сучком на дереве.
В предложенной читателю главе “Буря” эти перипетии сюжета еще впереди. Буря предваряет и предвещает их. Кроме Густава Хорна и Елены, тут встречаются еще два важных персонажа: отец Елены, капитан “деревянного корабля” Вальдемар Штрунк, и отвечающий за сохранность корабельного груза суперкарго Георг Лауфер. Между Лауфером и Еленой завязываются отношения, которые вызывают ревность Густава, хотя с ее стороны они сводятся, по-видимому, к сочувствию и жалости. Но с самого начала в поле зрения читателя попадают и другие живые силы. “Корабль с темными пузатыми парусами плыл над пропастями, заполненными водой... Стены тумана придвинулись. Облака, почти неразличимые, падали с высоты, обволакивая корабль непрозрачной дымкой. Мачты и паруса чудовищно выросли”... Разворачивается столкновение энергий, в которое включены и природа, и люди, и неодушевленные предметы, вдруг обретшие звук и движение, - соскальзывающие, падающие, разбивающиеся. Зазвучал сам стиснутый морскими валами деревянный корабль - его голос Янн уподобляет органу[2]. Между водной стихией и людьми, природой и неодушевленными предметами исчезли казавшиеся прочными преграды - “Здесь царила Природа. Повсеместно”. Границ - это важная для Янна идея - нет, или они шатки. Матросы “словно одеревенели”, деревянный корабль приблизился к своему изначальному состоянию - это “плавучий лес”, Густав и Елена - “два дерева, стоящие рядом в лесу”; природа вбирает в себя людей. Думая о сблизившейся с суперкарго Елене, Густав неслучайно вспоминает о морских крабах, с жадностью набрасывающихся на не достигших зрелости самок: в крабах живет тот же инстинкт. Действует на тонущем корабле и инстинкт самосохранения.
Все в мире Янна течет и истекает (“Наверное, никогда еще название так не подходило к книге”, - сказал о трилогии “Река без берегов” известный немецкий писатель Ханс Эрих Носсак). Все вовлечено в поток. Но общее движение жизни драматически противоречит прерывности отдельного существования. Природа вечна - и в то же время не знает непрекращающихся процессов. Каждому отведен свой час.
Огромную роль в трилогии Янна играет четвертое измерение - время. Оно в значительной мере замещает пространство. Ведь и Вселенная, включенная в художественный мир Янна, - это пространство бесконечного времени. И погода, бури - это разные лики пространства в их временном изменении. Пространство переведено у Янна во время. Человек - поток, а не твердая форма. Он обречен не только на исчезновение, но и на изменения в течение жизни: отмирают клетки тканей, обновляется кровь, он смотрит вокруг уже не теми глазами, тускнеет память, слабеют слух и зрение. “Природа забирает обратно то, что она дала. У нас самих нет ничего”.
ли не главное, что видит Янн повсеместно.
Еще роман “Перрудья” (1929) был посвящен отчаянным попыткам героя слиться с природой. Герой трилогии Аниас Хорн пытается “захватить”, притянуть поближе к настоящему как можно больше из прошлого. Но целые “отрезки” прошлой жизни смыты, исчезли из памяти. Время непрерывно и вместе с тем дискретно. Об умершем говорят, что он ушел в прошлое. Огромное пространство разворачивается вглубь: прошлые века, умершие поколения людей, погибшие звери, каждый год погибающие растения.
В “Борнхольмских дневниках” Янна, которые он вел, когда жил, с трудом добывая свой хлеб, на датском острове, есть отрывок, озаглавленный “Обмолот поздней осенью”. Все здесь поставлено в связь со временем, с меняющейся погодой, то утихающим, то вновь налетающим ветром, заглушающим шум молотьбы, ходом дня, постепенно меняющимся освещением. Даже самое короткое происшествие - хозяин посадил на плечи мальчика-батрака, чтобы тот подвесил лампу, - показано как истекающее мгновение.
В трилогии шумят посаженные героями деревья, а собственные следы героев, с горечью замечает Аниас, уже стерлись.
Но понимание автором времени, являющегося, по признанию Янна, главной темой трилогии, не исчерпывается этим. Янн стремился создать образ нечленимого времени вечности. Только учитывая это его “геркулесово” усилие увидеть единство там, где все, с точки зрения жизни, определяют разрывы, можно понять замысел трилогии “Река без берегов”.
“Лаис” были бомбы со смертоносным газом для усмирения некоего африканского племени. Он посылает письмо бывшему матросу, служащему теперь в конторе судовладельца. Еще через много лет, уже после смерти Тутайна, в одиноком жилище Хорна появляется человек, выдающий себя за того матроса, но вместе с тем до странности напоминающий молодого Тутайна. Этот пришелец, Тутайн № 2, похожий и непохожий на умершего, в конце концов зверски убивает Аниаса.
Но даже узнав обо всех этих происшествиях, читатель вряд ли увидит в романе образчик детектива: связь событий слишком слаба, их нить теряется и рвется, между тем как ни на секунду не ослабевает интерес к постижению тайны другого рода. Если к “Запискам” Аниаса Хорна и приложимо слово “дознание”, если тут и выясняется чья-то вина, то это не проблематичная вина судовладельца или его приказчика Георга Лауфера и не вина Тутайна и Аниаса, от которой к тому же ни один из них не отказывается, а вина гораздо более всеохватывающая и общая. В чем она состоит, не дано узнать сразу ни читателю, ни герою. Сначала надо понять, что такое человек и жизнь, в частности, та жизнь, которую прожили Аниас и Тутайн. Внешний сюжет - лишь повод для сюжета внутреннего.
После смерти Тутайна Аниас препарирует тело умершего, превращает его в мумию, чтобы долгие годы хранить останки друга рядом с собой, в большом полированном ларе, прочно стоящем в его наполненном музыкой жилище. Противоестественный и неслыханный в обычной жизни поступок! Но естественно ли, будто предлагает задуматься Янн, опускать своих мертвецов в мокрую глину, естественно ли, а точнее сказать, терпимо ли распадение времени на настоящее и прошедшее? “’Скажи мне, друг мой, скажи мне, друг мой, / Закон Земли, что ты видел, скажи мне!’ / ‘Не скажу я, друг мой, не скажу я, друг мой, / Если б закон Земли, что я видел, сказал я - / Сидеть тебе и плакать!’” Эти строки из вавилонского “Эпоса о Гильгамеше” не раз повторяются в “Записках Густава Аниаса Хорна” (именно на них ложится мелодия одного из его музыкальных сочинений): Гильгамеш спрашивает об устройстве мира своего друга Энкиду, на короткое время вернувшегося из царства мертвых. Энкиду говорит, что порядок мира “ужасающ и тошнотворен”[3]. В произведениях Янна живые будто не отпускают руки умерших, будто пытаются охранить их тела от тления, будто хотят продолжить вместе с ними свой путь. Естественные преграды сотрясаются. Но “прошлое таково, каким было. Неизбежно (unabwendbar)!”. Так варьируется у Янна проходящий через три тома мотив: “Все есть так, как оно есть, и так, как есть, - ужасно”. В конфликте, который составляет подлинное напряжение трилогии, конфликте между человеческим духом и законами мироздания, автор признает права обеих сторон. Он постоянно сосредоточен на этой двойственности, на этом плохо обеспеченном равновесии.
Природа стремится к безграничному разнообразию; тождество двух образований, сил или событий внушает ей отвращение, она уснащает обстоятельства изменениями. Но ее подавляет число судеб, подлежащих определению. Поэтому она штампует типы форм, явлений и событий, обнаруживающих между собой приблизительное сходство. Как в природе, так и в человеческом общежитии властвует число, “безжалостное повторение”: “Массовое производство, массовая ложь, ассортимент нравственности и справедливости для масс, миллионы электрических лампочек, миллионы ватерклозетов, десять тысяч рождений, десять тысяч гробов”.
“Тот, кто однажды потерял возлюбленную, - говорится в другом месте “Записок”, - будет терять ее вновь и вновь. Тот, в чьем присутствии совершилось убийство, должен быть постоянно готов ко второму”. Судьба (это одна из любимых идей Янна) повторяет свои ходы. Высекая любую форму, в том числе и форму человеческой личности, процессы жизни вновь и вновь протекают по раз проложенной и наезженной колее, судьба подкладывает человеку “подходящие” для него матрицы.
и завтрашних событий. Время будто несет в себе повторяющиеся образования. В конце первой части трилогии Аниас Хорн теряет Елену. И точно так же, как Елена, на дне океана оказывается затем друг Хорна Аугустус, на дно океана в конце концов должны быть опущены и останки Тутайна. “Однажды у тебя исчезла Елена, - говорится в трилогии, - Эгеди ей подражает”. И страницей раньше: “Почему, причитал я, она должна была исчезнуть? Почему повторяется ход событий?”
“Неотвратимое” (Unausweichliche) - названа последняя симфония Аниаса Хорна. Настоящее - это обязательность, краткий нетворческий миг. “Мы находимся в этой секунде и принуждены находиться в ней”.
Как корабль то приближается, то вновь отдаляется от окруженного льдами острова, но не в силах подойти к пристани (эпизод из первого тома второй части), так сближаются и вновь расходятся разные планы жизни в трилогии Янна. В подлинном, внутреннем сюжете все подчинено пульсации “смелых сближений и отдалений”, которые, напоминает Янн, отличают и движение планет по орбитам. Иногда сближение, “практически” невозможное, достигается, границы и перегородки рушатся, и тогда под пером Янна возникают удивительные страницы. Так происходит, например, в уже упомянутом эпизоде, когда Аниас вместо страха и ненависти неожиданно чувствует жалость к Тутайну. Но речь идет и о гораздо более грандиозном - об участии человека в процессе творения, о попытке изменить, хотя бы в одном-единственном случае, вечные законы мироздания.
“разделенным заборами”. В этом-то мире Аниас и Тутайн и предпринимают безумную попытку соединить естественно разделенное. Однажды в драматический момент, после долгого разлада и прочно воцарившегося непонимания, герои предпринимают отчаянную попытку сближения посредством полного переливания крови. Вместо двоих должен, наконец, возникнуть один человек, почти что один, как двое близнецов, образующих большую, чем это возможно у других, цельность. Этот поступок - обмен веществом жизни - так же дик, как если бы герои пытались достичь горизонта, чтобы заглянуть в бесконечность. То сближаются, то вновь отдаляются друг от друга герои Янна. “Неудержимое отдаление” - такой же закон их существования, как и неудержимое старение, неудержимое исчезновение с лица земли. Все, кроме двух главных героев, “отдаляются” в трилогии безвозвратно, они “проходят”. Двое же обладают еще и способностью возвращения друг к другу. Выверенная организация трилогии отвечает чередованию этих сближений и отдалений, соответствующих, как уже говорилось, не только отношениям между героями и вообще людьми, но и, по замыслу автора, законам движения небесных тел. Внутренний сюжет отражает течение жизни не в бытовой подлинности, а в художественной имитации ее хода, ее законов, ее ритмов (“имитационная форма” - слова Янна о его трилогии).
“Река без берегов” - своеобразное и неповторимое явление мировой литературы ХХ века. Но какие-то нити связывают трилогию с другими великими романами этого времени. Ведь и у Джойса и Фолкнера, не говоря уже о немцах Т. Манне и Гессе, исторические катастрофы эпохи не нашли прямого художественного отражения. И эти романы, как и трилогия Янна, построены на вязи соответствий - на соотношении разных сфер человеческой жизни, природы, космоса, настоящего, прошлого. Именно это - связи всего со всем - позволяет представить подвижную сложность трагического существования людей.