Георг Лукач
«Сыновья»
Литературное обозрение. 1937 г. № 9. С
http://mesotes.narod.ru/lukacs/feih.html
«переходным» в всяком отношении. Композиционно оно представляет собой переход от первых частей, от ведения к трагическому завершению трилогии об Иосифе Флавии еще не законченной). В то же время но отмечает известный переходный этап развитии в Фейхтвангера. Сначала Фейхтвангер хотел написать об Иосифе Флавии только два романа. Вторая часть была в основном закончена в 1932 году, но рукопись погибла при разгроме квартиры Фейхтвангера фашистами. Вот что пишет Фейхтвангер о новом варианте продолжения «Иудейской войны» в послесловии к этому роману: «Восстановить утраченную часть в ее первоначальном виде оказалось невозможным. Мои познания в вопросе: национализм и мировое гражданство — тема романа «Иосиф» — несколько расширились, материал перерос прежние рамки, и я был вынужден распределить его на три тома» (подчеркнуто мною. — Г. Л.).
В чем же заключается то новое во второй части, что переросло прежние рамки? Оно выявляется в романе во многих местах, причем по-разному. Сущность его, однако, можно резюмировать очень кратко: познакомившись с гитлеровским фашизмом, Фейхтвангер начинает гораздо более критически относиться к чисто идеологическому «гражданству мира», к чисто идеалистическому гуманизму своего героя, чем при работе над первой частью романа. Мы имеем здесь дело с очень важным и очень многообещающим моментом в развитии Фейхтвангера; это обнаруживается и при сравнении взаимоотношений экономического базиса идеологий, как они изображены в «Успехе» и в «Семье Оп-пенгейм». Но процесс этого развития у Фейхтвангера еще далеко не завершен.
Яснее всего выявляется эта новая точка зрения в беседе Иосифа с бывшим вождем еврейского восстания Иоанном Гишальским, который стал рабом сенатора Марулла. Беседа происходит в доме Марулла.
Иоанн Гишальский — умный и трезвый мелкопоместный землевладелец, который был вовлечен в водоворот революции, но по окончании ее вновь обрел всю свою мужицкую рассудительность. Вот что говорит он Иосифу Флавию:
«Я сам в начале войны знал ее причины не лучше, чем вы... Тогда... вопрос был не в Ягве и не в Юпитере: вопрос был в ценах на масло, на вино, на хлеб и на фиги. Если бы ваша храмовая аристократия в Иерусалиме, — обратился он с дружеской назидательностью к Иосифу, — не наложила таких подлых налогов на наши скудные продукты и если бы ваше правительство в Риме, — обратился он так же дружелюбно и деловито к Маруллу, — не навалило бы на нас таких гнусных пошлин и отчислений, тогда Ягве и Юпитер превосходно бы друг с другом ладили... Разрешите мне, простому крестьянину, сказать вам: может быть ваша книга и художественное произведение, но когда ее прочтешь, о причинах войны не знаешь ни на йоту больше, чем раньше. К сожалению, главное-то вы и выпустили». Ясно, что в этой беседе дана критика «Иудейской войны» не только Иосифа Флавия, но и Лиона Фейхтвангера.
жения войны в датах и цифрах выдвигает не только Иоанн Гишальский, но также и соперник, друг—враг Иосифа— Юст Тивериадский. Сам Иосиф на протяжении всего романа все время чувствует необходимость бороться с этой точкой зрения. Его внутренняя борьба не приводит ни к какому определенному и ясному результату — да и не может привести, потому что «социологическая» точка зрения, противопоставляемая идеологическому гуманизму Иосифа, слишком упрощена, слишком механистична, слишком вульгарна. Сведение причин иудейской войны только к ценам на масло и вино, оторванным от всей совокупности событий, почти столь же мистично, как понимание истории Иосифом.
Появление этой проблемы у Фейхтвангера показывает, что развитие его мировоззрения сделало большой шаг вперед. Однако тот факт, что он не сумел справиться с этой проблемой, что он нашел для нее только эклектико-мистическое разрешение по принципу «с одной стороны, нельзя не сознаться, а с другой — нельзя не признаться», ясно указывает ту грань, на которой остановилось пока развитие его мировоззрения. Этот мистический эклектизм ярко выражается в «Псалме о стеклодуве» Иосифа:
Так созидает наша судьба
Мир чисел и дат вокруг нас.
………………………………
У мира чисел и дат. Над ними есть
Неисследимое, великий разум,
Имя которому: Ягве.
Но несмотря на эту неразрешенность, нечеткость мировоззрения, отмеченный нами прогресс выявляется и в самом творчестве Фейхтвангера. В «Иудейской войне» жизнь еврейского народа, почти совсем не изображалась. Изображены были лишь чисто идеологические течения и определенные моменты политической дифференциации. Вследствие этого внутреннее содержание еврейского национального радикализма оставалось совершенно не выясненным. Не были вскрыты его социальные корни, не была понята политико-идеологическая борьба против храмовой аристократии. Твердое решение этого радикализма — вести войну против Рима — приняло характер слепого и самоубийственного исступления.
мическими и социальными отношениями, сложившимися среди потерявшего национальную свободу иудейства. Он пытается при этом вывести основные черты этого нового движения и его конфликты как с официальным иудаизмом, так и с римскими поработителями, из реальных материальных причин. Это, без сомнения, большой шаг вперед. Но схематическое, слишком упрощенное понимание экономических отношений мешает Фейхтвангеру правильно разрешить вопрос. Например, он изображает недовольство иудеян, которым первосвященники по религиозным соображениям запрещали принимать участие в аукционах, на которых распродавались земельные участки, конфискованные римлянами после падавления восстания. И именно поэтому, говорит Фейхтвангер, множество людей вливалось в новую (христианскую) секту. «Иосиф с неприятным чувством думал о цифрах и статистических данных Иоанна Гишальского».
Без сомнения, такие мотивы составляли часть, иногда даже значительную часть тех причин, которые содействовали возникновению и развитию христианской секты в недрах иудаизма. Но нужно было показать, каким образом из реальных жизненных условий масс выросла идеология именно христианской секты, а не какая-нибудь иная. Для такого объяснения отдельные экономические моменты, механически оторванные от других сторон жизни, недостаточны, да и не могут быть достаточными. Фейхтвангер принужден и здесь поставить религиозно-мистические элементы христианства просто рядом с экономическими моментами, в сущности не вскрывая их связи.
Эта двойственность очень ясно выявляется в изображении христианского сектантского движения. Так как Фейхтвангер неспособен вывести идеологические течения христианства из реальной жизни масс, он исходит в своем изображении из идеологических боев интеллигентской верхушки. Они служат для него исходной точкой и центром картины. Настоящая жизнь масс изображается лишь как дополнение, как приложение, как иллюстративный материал. Само собою разумеется, что при таком методе невозможно выявить жизненную основу идеологического сдвига, происшедшего в массах.
Во второй части своего цикла Фейхтвангер приближается к правильной постановке и решению этого вопроса. Но это еще только первый шаг, который не приводит его к удовлетворительному в художественном отношении решению. Все же и этот шаг характеризует значительный прогресс его методов художественного претворения истории.
Но роман «Сыновья» является переходным не только в этом отношении: он носит переходный характер и в композиционном отношении. Действие его начинается уже в то время, когда великие драматические вершины трагедии еврейского народа остались позади. (Они составляют основное содержание первой части). Судьба Иосифа Флавия в этом романе еще окончательно не решается, ее разрешение только подготовляется в «Сыновьях». Вся композиция романа исходит из такого задания: он должен служить мостом между первоначальной трагедией и окончательным решением судеб Иосифа.
— действие в основном должно остаться незавершенным. Это композиционное задание привело к важным последствиям и в отношении взаимозависимости отдельных частей романа. Отдельные сюжетные линии соединены друг с другом только «соседством». Судьбы «сыновей» (сыновей императора Веспасиана, — Тита и Домициана, и сыновей Иосифа) связаны между собой больше идеологически, чем композиционно. Великая трагедия еврейского народа, изображенная в первой части романа, связала тесно и сурово судьбу Иосифа с судьбой Флавиев. Во второй части отношения между императором Титом и его любимцем Иосифом неизбежно становятся менее тесными, главным образом потому, что здесь эти персонажи показаны в своей частной жизни, которая не может быть так тесно переплетена, как судьба народов Рима и Иудеи в первой части.
Эти композиционные трудности имеют также идеологическое основание. Фейхтвангер (это связано с его мировоззрением) сильно переоценивает историческое значение иудейства. В «Иудейской войне» историческая тема выбрана так удачно, что эта чрезмерно высокая оценка не влечет за собой последствий, вредных для композиции романа: здесь судьбы еврейского народа действительно стоят в центре событий, даже и с точки зрения римлян. Но после поражения еврейского восстания это положение объективно, исторически изменилось, еврейский вопрос снова становится для римлян только эпизодом. Хотя Фейхтвангер внутренне и не хочет признавать этого, хотя он придает еврейскому вопросу в Риме большее значение, чем то, которое этот вопрос имел объективно, тем не менее историческая правда, против воли писателя, выявляется в изображаемых событиях. Для императора Тита еврейский вопрос остается эпизодом, и этот эпизодический характер отражается в романе в слабой связи между фабулой Тита и фабулой Иосифа.
Правда, как мы уже указывали, между ними существует некая идейная связь. Центральная для Фейхтвангера проблема национализма—интернационализма отражается в любовных судьбах Тита и Иосифа. Тит любит еврейскую принцессу Беренику, Иосиф живет в несчастном браке с эллинизированной египтянкой. Но этого параллелизма недостаточно для того, чтобы связать друг с другом обе сюжетные линии.
вание Тита при встрече с Береникой в художественном отношении очень тщательно подготовлено; детали этого эпизода описаны превосходно. Тит любит походку Береники и давно мечтает с том, как она будет всходить по ступеням римских лестниц. Но Береника сломала себе перед приездом ногу, и, хотя нога и зажила, старая увлекательная грация походки исчезла. Вот что чувствует Тит: «... и вот она приехала, но почему же все так тускло и пусто? Куда делось очарование, которое исходило от нее? Разве она стала другой? Разве он стал другим? Вероятно, такова судьба каждого человека, что даже самое прекрасное свершение не может заполнить той чудовищной пустоты, которую создало ожидание».
Это описание само по себе не лишено поэзии, хотя и слишком современной поэзии настроения. Мешает полноте восприятия только то обстоятельство, что разрыв между Титом и Береникой был, с точки зрения государственных соображений, абсолютной политической необходимостью. Фейхтвангер очень ясно показывает политические последствия этого разрыва. Но чрезмерная субъективизация причин разрыва, перенесение их в сферу эротических тонкостей, неприятно напоминает старый анекдот о носе Клеопатры. Создается такое впечатление, что судьбы мира пошли бы иным путем, если бы с Береникой не случилось несчастье на охоте.
ствия того, что между объективной исторической необходимостью и внутренним, психологическим развитием героев — полный разрыв, что между этими моментами у Фейхтвангера до сих пор нет органической, убедительной связи. Поэтому-то ему и приходится при создали и своих образов прибегать, к таким сложным и слишком утонченным методам. Поэтому-то он и неспособен поставить в центре изображения подлинный конфликт (в данном случае — между государственными соображениями римского императора и его любовью) и поэтически претворить трагедию, подсказанную самой историей. Против композиции трагедии Расина «Береника», посвященной тому же самому историческому конфликту, можно выставить очень много возражений. Но нет никакого сомнения в том, что старый трагик нашел в этом сюжете основное, нашел подлинно-трагический конфликт.
Фейхтвангер неслучайно избрав здесь обходный путь психологических тонкостей: этот выбор тесно связан с его идейно-композиционным заданием. Его задача —- показать психологически-правдиво в обеих любовных драмах — Тита и Иосифа, — к каким конфликтам приводит попытка преодоления расовых, религиозных и мировоззренческих различий. Любовная трагедия Тита композиционно необходима как параллель к трагедии брака Иосифа Флавия.
нии эллинизированной жены Иосифа), можно сказать, что в развитии этой драмы есть немало прекрасных, глубоко и правдиво прочувствованных моментов. Трагично положение Иосифа, когда он, ведя отчаянную борьбу за своего греческого сына, принужден принести в жертву своего сына от первого брака; трагично оно и тогда, когда он, принеся самые страшные политические и моральные жертвы, чтобы получить законные права на своего греческого сына и обратить его в иудейство, вынужден отказаться от всех результатов этой борьбы, потому что все его попытки сближения с сыном разбиваются о ту стену, которую воздвигло между ними греческое воспитание мальчика.
Во всех этих психологически интересных и превосходно изображенных событиях непрестанно выявляется все та же основная проблема творчества Фейхтвангера — борьба между национализмом и гражданством мира, интернационализмом. Фейхтвангер абстрагирует и эту борьбу. Исторически эта абстракция оправдана, но в своем сверхисторическом обобщении становится ложной. Гражданство мира для Фейхтвангера и его героев равнозначно абстрактной свободе от уз национальности. Иосиф пишет в своем «псалме о Я»:
Я хочу быть Я, Иосифом быть,
Принужденным искать от этих, от тех мои род.
Таким образом, возвышение над национальной ограниченностью становится чисто идейным, рассудочным; между этим идейным космополитизмом и чувствами людей неизбежно возникает неизбывный конфликт. Неразрешеннocть конфликта придает национальному моменту известный иррационально-мистический оттенок.
Повторяю: эти чувства героев Фейхтвангера в историческом аспекте вполне оправданы. Но развитие действия показывает, что и сам автор а рачительной мере солидаризируется со своими персонажами.
но изображает все сложные колебания, заблуждения, конфликты и т. д., возникающие в результате этого положения его героев. То, что он никогда не идеализирует в этом отношении своего главного героя и изображает во всей их сложности различные колебания, переживаемые Иосифом при его идеологических и жизненных столкновениях с этой проблемой, — правдиво и прекрасно. Широкое, содержательное развитие проблематики национализма и космополитизма — одна из интереснейших и наиболее положительных сторон книги.
Итак, слабость ее заключается не в том, что Фейхтвангер не может найти разрешение проблемы в этом романе. Найти такое решение в эпоху Иосифа было объективно невозможно. Слабость этого произведения заключается, с одной стороны, в уже отмеченной нами модернизации чувств и мыслей, главным же образом в известном возвеличении политики либеральных компромиссов (которое, правда, нередко сопровождается ироническими оговорками).
И психологически, и исторически понятно, что Иосиф выбирает этот путь. Но Фейхтвангер сам подходит к этому вопросу без серьезной критики. В начале книги Иосиф говорит: «Но что было лучше — добиться хотя бы частичного успеха, идя на компромиссы, или оставаться верным принципам и ничего не добиться?» В конце романа, где Иосиф по приказу императора Домициана переносит публичное унижение, он прославляется писателем, как настоящий герой. Эта установка Фейхтвангера теснейшим образом связана с его просветительно-гуманистическими традициями. Он видит в истории борьбу разума и неразумия. Действительность неразумна, и люди разума ведут трагическую борьбу, чтобы спасти хотя бы мельчайшие крохи разума. Но утверждение неразумности действительности субъективизирует самое понятие разума.
Юст Тивериадский — образ, параллельный образу Иосифа, в известной мере его «совесть», высказывает мысли, часто очень близкие теоретическим высказываниям самого Фейхтвангера. Он говорит: «Истине для прочности нужна лигатура лжи… …Чистая, абсолютная истина — невыносима; никто ее не знает, к ней не стоит и стремиться, она нечеловечна, ее нет смысла познавать. Но у каждого есть своя собственная истина, и каждый точно знает, в чем эта истина... И, если он хоть на йоту отклоняется от этой своей индивидуальной истины, он чувствует это и знает, что совершил грех». Итак, моральным масштабам компромиссов становится только эта «собственная истина». Здесь с предельной ясностью выявляется двойственная роль разума в абсолютно неразумном мире.
разах показывает Фейхтвангер всю внутреннюю проблематику абстрактного гуманизма. В этом — большая его заслуга как художественная, так и мировоззренческая. «Сыновья» — произведение переходного периода со многими красотами и глубинами, со многими противоречиями, ставящее много проблем. Это — чрезвычайно важный документ истории развития немецкого гуманизма после прихода к власти Гитлера. О значении поставленных здесь проблем можно будет окончательно судить только после того, как Фейхтвангер покажет нам в третьей части этого цикла, как он сам их разрешает. В одном своем выступлении он заявил, что впечатления, полученные им в Советском союзе, значительно углубили и расширили его концепцию этой третьей части. Все читатели этого интересного и крупного писателя с нетерпением ждут его нового произведения, чтобы узнать, какими достижениями завершится этот переходный период.