Приглашаем посетить сайт

Бороденко Н. В.: Символика материнского образа в романе Г. Гессе "Нарцисс и Гольдмунд"

Н. В. Бороденко

СИМВОЛИКА МАТЕРИНСКОГО ОБРАЗА В РОМАНЕ Г. ГЕССЕ «НАРЦИСС И ГОЛЬДМУНД»

ВЕСТНИК ГУМАНИТАРНОГО ИНСТИТУТА ТГУ
Спецвыпуск 2010

http://edu.tltsu.ru/sites/sitescontent/site25/html/media24615/ves28_.pdf
 

Вся аура художественного мира Германа Гессе пронизана увлекательной игрой в создание гипотетических ситуаций, с помощью которых писатель стремится уравновесить мир, построив его в виде правильных, толерантных друг к другу оппозиций. Если кругом война, распад, разлом, одним словом, «закат Европы», как возвещает О. Шпенглер, соотечественник Гессе, то нельзя ли силой воображения погрузиться в глубины сознания и подсознания человека, чтобы внутри самого себя найти резервы психо-эмоциональной и интеллектуальной энергии для конструирования иного, должного мира? Писатель не сомневается в том, что высокие человеческие притязания не утратили своей сущностной значимости, что всегда есть интеллектуальный потенциал личности для поиска гармонии посреди хаоса. Это воплощается в наличии двух персонажей, занимающих главное положение в сюжете и даже несущих сюжетообразующую функцию, противопоставленных друг другу по мировоззренческому признаку. Один из этих героев упорно ищет свое предназначение, пытаясь познать самого себя, порой не осознавая смысла беспокойного зова своей души. Другой помогает ему в этом поиске тем, что открывает со своей сторонней позиции (находясь извне чужой души) те достоинства и возможности, которых не видит в себе их носитель.

Показателен в этом отношении роман «Нарцисс и Гольдмунд» («Нарцисс и Златоуст», 1930). На уровне бессознательных движений души Гольдмунд стихийно моделирует программу поиска, в ходе которой неожиданно и мощно прорастает таинственно-манящий образ матери. Гольдмунд, воспитанный отцом, который стремился вытравить в нем память о матери, носит в душе тайну материнского начала и пытается ее разгадать. Оппозиция «отец - мать» наследуется Гольдмундом, который обречен на поиск «пары» в лице Нарцисса, и уже задает энергию двойственности главному поиску. Такое положение персонажей отражено в заглавии романа, как это Гессе неоднократно демонстрирует и в других своих произведениях. Это путь испытаний, назначенных героем самому себе с целью определить опытным путем собственные желания, страсти, чувства и возможности, то, что Г. Юнг, влияние которого ощущается во всей психологической части романа, определил понятием «самости». Самоанализ как основа образа Гольдмунда достигает такого уровня, что порой персонаж утрачивает свою художественную «материю», а такие необходимые компоненты сюжета, как время и даже пространство, перестают ощущаться. Делается это так искусно, что читатель на протяжении всего чтения совершенно забывает о времени действия, настолько оно становится неважным и ненужным или, точнее, - всегдашним. «Однако средневековье с его монастырями, - говорится в предисловии к изданию 1993 года, - соборами, герцогами, рыцарями и даже чумой всего лишь прелестный антураж. Историческим повествование считать нельзя. Движущей идеей и силой этого произведения-притчи является раскрытие противоположных характеров главных героев, имена которых вынесены в заглавие книги: Нарцисса - мыслителя, ученого-теолога, и Гольдмунда - высокоодаренной натуры, ставшего в конце концов художником» [1, с. 7].

Гессе формирует собственный кодекс чести в отношениях между двумя главными героями, образующими пару, внутри которой возникает особое взаимоположение: это абсолютная неприкосновенность личности, отсутствие каких бы то ни было посягательств на вмешательство в жизнь личности. Нарцисс излагает этот кодекс Гольдмунду как нечто для него непреложное, продуманное, ставшее главным убеждением жизни. «Наша задача состоит не в том, чтобы сближаться друг с другом, как нельзя сближать солнце и луну, море и сушу. Наша цель состоит не в том, чтобы переходить друг в друга, но узнать друг друга и видеть и уважать в другом то, что он есть: противоположность другого и дополнение» [2, с. 149]. Поначалу ведущий в паре - Нарцисс. Он старше, в монастыре уже прошел период ученичества, стал послушником и помощником учителя. Ведомый - Гольдмунд, сюжет которого начинается с его прибытия в монастырь. Но оба ощущают себя половинками единого целого, тянутся друг к другу, любят и уважают друг друга. И эта общность подчеркнута их положением в монастырской среде: оба выделяются внешней красотой, интеллектуальной незаурядностью, их любят. Нарцисс «тотчас почувствовал в Гольдмунде родственную душу, хотя тот, казалось, был его противоположностью во всем. Если Нарцисс был темным и худым, то Гольдмунд светлым и цветущим. Нарцисс - мыслитель и строгий аналитик, Гольдмунд - мечтатель и дитя. Но противоположности перекрывало общее: оба были благородны, оба были отмечены явными дарованиями по сравнению с другими и оба получили от судьбы особое предзнаменование» [2, c. 131]. Нарциссу предстоит дать направление поиску Гольдмунда напоминанием о его забытой матери. Ведь он уже осознает себя частью многообразного живого мира наравне с любой другой его частью, с которой личность будет находиться в оппозиционных отношениях. Человек только в глазах другого раскрывает себя полнее, глубже и вернее (надежнее) - и так при каждом новом контакте с каждым другим, несущим иной, чужой смысл. Между ними начинается некий диалог, стимулирующий преодоление замкнутости и односторонности этих смыслов. Именно после разговора с Нарциссом Гольдмунд приходит к вопросам, которые он прежде не ставил перед собой. И он понял также, что без этих вопросов оказалось бы невозможно продолжить поиск, вообще творчески понять ничего другого, чужого и своего тоже.

перед ним перспективу высших сфер человеческих отношений, подчеркивая их принципиальную внутреннюю оппозиционность: «... натуры, подобные твоей, с сильными и нежными чувствами, одухотворенные, мечтатели, поэты, любящие - почти всегда превосходят нас, других, нас, людей духа. Ваше происхождение материнское. Вы живете в полноте, вам дана сила любви и переживания. Мы, люди духа, хотя часто как будто и руководим и управляем вами, не живем в полноте, мы живем сухо. Вам принадлежит богатство жизни, сок плодов, сад любви, прекрасная страна искусства. Ваша родина - земля, наша - идея. Ваша опасность - потонуть в чувственном мире, наша - задохнуться в безвоздушном пространстве. Ты - художник, я - мыслитель. Ты спишь на груди матери, я бодрствую в пустыне. Мне светит солнце, тебе- луна и звезды...» [2, c. 151]. Нарцисс толкует материнское начало мира как явление, противоположное духу, природное, признавая при этом превосходство чувственного мира над людьми духа, чем и повергает Гольдмунда в изумление, стимулирующее его дальнейший поиск.

Сомнение Гольдмунда близко определению символики матери, данному Х. Э. Керлотом: «Материнские символы характеризуются противоречивостью: иногда мать появляется как образ естества, и наоборот; но Мать-Устрашительница - фигура, означающая смерть... Поэтому по герметическому учению «возвращение к матери» тождественно умиранию» [3, c. 312-313]. Нарцисс сознательно провоцирует Гольдмунда на поиск его собственного воспоминания о матери, независимого от навязанного отцом, чтобы под знаком возвращения к матери тот смог организовать поиск самого себя. И Гольдмунд именно так и поступает, не сознавая, что совершает поворот в глубины коллективного бессознательного, в котором, по учению Г. Юнга, уже сформированы и действуют «главные силы» - архетипы, дающие человеку «подсказки» к поведению в особо важных ситуациях. Э. Самуэлс, крупный ученый-психоаналитик, последователь и толкователь учения Г. Юнга, пишет: «Некоторые фундаментальные переживания повторяются в течение миллионов лет. Такие переживания вместе с сопровождающими их эмоциями и аффектами образуют структурный психический фон - готовность проживать жизнь согласно пограничным линиям, уже заложенным в психике. Отношения между архетипом и опытом -это система обратной связи; повторяющийся опыт создает остаточные психические структуры, которые становятся архетипическими структурами. Но эти структуры оказывают влияние на опыт, стремясь организовать его в соответствии с уже существующей моделью» [4, c. 56].

пример ссылается Э. Самуэлс: «Можно сказать, что ребенок структурирует свой опыт в соответствии с врожденной психологической схемой точно так же, как он «знает», как дышать или испражняться. В терминах первичной образной системы, возникающей из этой схемы, предполагается возникновение образа Великой Матери, кормящей и дающей жизнь, с одной стороны, и лишающей чего-то и пожирающей, с другой» [4, c. 56]. Пораженный открывшейся (с подачи Нарцисса) возможностью познания первоистока своего существования -собственной матери, ее смысловой значимости в его жизни, Гольдмунд начинает свой поиск с двойственного шага. С одной стороны, это - разрыв с монастырем, который в свою очередь наполняется двойственным смыслом: как досадная ошибка, но и в то же время как необходимая веха пути. С другой стороны, -уступка искусу пола, непреодолимому желанию вкусить греха, что вынашивалось в душе Гольдмунда с первых дней пребывания в монастыре. В процессе многочисленных любовных историй Гольдмунда образ матери претерпевает уникальные метаморфозы. Ранняя потеря матери, о которой он знал только, что она ушла из семьи и ее надо стыдиться, надолго заслонила ее образ. По внушению отца Гольдмунд пришел в монастырь, чтобы посвятить свою жизнь Богу и тем искупить грехи матери и, как он считал по тому же отцовскому внушению, свою вину. «Искупление» несуществующей вины оборачивается большим грехопадением, которое сам Гольдмунд впоследствии оправдает.

Нарцисс пробудил в друге воспоминание, назвав по имени демона, которым тот был одержим. И с тех пор образ матери, извлеченный из глубин памяти, появляется в душе Гольдмунда, пробиваясь сквозь забвение, снимая пласт за пластом заклятие отца. «Он увидел, он прозрел. Он видел Ее. Он видел Великую, Сияющую, с ярким цветущим ртом, блестящими волосами. Он видел свою мать... он вспомнил, он знал. О мать, мать! Горы ненужного, моря забвения были устранены, исчезли; огромными светло-голубыми глазами утраченная снова смотрела на него, несказанно любимая» [2, с. 157]. Гольдмунд вспомнил собственное воспоминание о матери, вернул себе действительный ее образ, «тот другой, совсем другой образ, состоявший не из рассказов отца и слуг и не из темных диких слухов» [2, с. 159]. Главное в этом воспоминании - любовь к матери, восхищение ею, почтение, каких Гольдмунд никогда ни к кому не испытывал. Эта любовь, единственная из всех других форм любви, становится исходной точкой поиска Гольдмунда (самого себя) и одновременно целью, смыслом и методикой этого поиска. Возвращение материнского образа Гольдмунд воспринимает как счастье, но вопрос в том, «куда поведет ее манящий зов? К неопределенности, запутанности, к нужде, может быть, к смерти. К покою, тишине, надежности, к монашеской келье и жизни в монастырской общине она не вела, ее зов не имел ничего общего с отцовскими заповедями, которые он так долго принимал за собственные желания... В матери было все, не только прелестное - милый голубой взгляд любви, чудесная, сияющая счастьем улыбка, в ней было и все ужасное и темное - все страсти, все страхи, все грехи, все беды, все рождения, все умирания» [2, с. 161].

Внутренняя работа, постоянно проистекающая в душе Гольдмунда, заданная монастырскими учителями, его многочисленные дорожные встречи и знакомства с мирским людом (среди путевых знакомых - состоятельный рыцарь, отец двух дочерей, а на другом полюсе - уголовник Виктор, таков диапазон обычного человеческого мира), длительные беседы с Нарциссом, мастером Никлаусом, внезапно обрушившееся чумное бедствие и т. д. - сквозь все это пробивается образ матери, то приближаясь, то отдаляясь от сына. Со временем мать не становилась менее таинственной, а обретала все более объемный смысл символа всех первоначал мира. Гольдмунду предстает видение: «Он увидел лицо праматери, склоненное над бездной жизни, с отрешенной улыбкой, прекрасной и страшной, взиравшей на рождение, смерть, на цветы, шелестящие осенние листья, на искусство, на тлен» [2, с. 248]. Для праматери равны были все, она одинаково любила Гольдмунда и Виктора. И все чаще в мечтах и грезах Гольдмунда она сливается с еще одной его великой любовью - с искусством. Его путь к матери означал путь к искусству, а значит - к самому себе. Гольдмунд живет чувствами, из которых образуется его понимание вечного круговорота жизни. «Быстро отцветало все, быстро удовлетворялось любое желание, и ничего не оставалось, кроме костей и пыли. И все-таки одно оставалось: вечная мать, древняя и вечно юная, с печальной и жестокой улыбкой любви. Опять увидел он ее на момент: великаншу со звездами в волосах, мечтательно сидящую на краю мира, рассеянной рукой обрывала она цветок за цветком, жизнь за жизнью, заставляя их медленно падать в бездну» [2, с. 254].

«огромное бледное лицо великанши с глазами Медузы, с тяжелой улыбкой страдания смерти» [2, с. 265], «огромное лицо, лицо Евы... огромные глаза, полные сладострастия и кровожадности» [2, с. 274]. Мать непрерывно «растет», увеличивая пространственную вместимость, чтобы вобрать в свою пугающую огромность всю жизнь в ее вечных границах рождения и смерти как основной бинарной оппозиции. И наконец Гольдмунд начинает осознавать смысл этого гиперболического разрастания дорогого образа: он открывает перед ним выбор для самопознания, подсказывает путь к самому себе. Однажды, созерцая монастырскую фреску, на которой была изображена пляска смерти, Гольдмунд сочувствует желанию «незнакомого собрата» передать идею неумолимой неизбежности смерти, но сам он переживает смерть иначе: «А Гольдмунду виделась другая картина, совсем иначе звучала в ней дикая песня смерти, не лязгом костей и строгостью, а скорее сладостным соблазном манила обратно на родину, к матери. Там, где смерть простирала руку над жизнью, слышались не только пронзительные звуки войны, звучала также и глубокая любовь.., а вблизи смерти огонек жизни пылал ярче и искреннее. Пусть для других смерть будет воином, судьбой или палачом, строгим отцом - для него смерть была также матерью и возлюбленной, ее зов манил любовью, ее прикосновение - любовным трепетом. Когда, насмотревшись на изображение пляски смерти, Гольдмунд пошел дальше, его с новой силой потянуло к мастеру и творчеству» [2, с. 279].

на «квалификацию» множественного человека, чтобы сказать: «Я - все, что ты хочешь...», как он отвечает на вопрос последней своей возлюбленной Агнесс. И на дальнейшем пути Гольдмунд начинает различать в облике матери двойственную и даже множественную душу. Он умирает со словами о матери, обращенными к Нарциссу: «А как же ты будешь умирать, Нарцисс, если у тебя нет матери? Без матери нельзя любить. Без матери нельзя умереть» [2, с. 348]. Так тема странствий, предпринятых Гольдмундом с целью самоопределения в процессе познания жизни, по ходу повествования все более сливается с образом матери, образуя метафору вечного материнского поля как «стартовой» площадки личности, жаждущей постичь основной смысл собственного присутствия в мире, разгадать тайну единения бесчисленных составных частей жизни как неразделимой общности. На каждом новом витке странствий перед Гольдмундом открывалось новое знание. Соединяясь с каждым следующим открытием, это знание проходило интеллектуальную «обработку» и оседало в душе Гольдмунда. Так выстраивалась модель мира в сознании странника. Свое постижение жизни он начинает с практического эксперимента над основным инстинктом и проверяет его действие чувственным способом, чтобы расширить, расцветить, обогатить мир и наполнить его множеством смыслов.

Библиографический список

2. Гессе, Г. Нарцисс и Гольдмунд / Г. Гессе // Сиддхартха. - Минск, 1993. - С. 149. В дальнейшем текст романа цитируется по настоящему изданию.

4. Самуэлс, Э. Юнг и постъюнгианцы / Э. Самуэлс. - М. : ЧеРо, 1997. - С. 56.