Джон Рот.
Альбер Камю
Оригинал © Джон Рот, 1992
Перевод © В. Федорин, 1997
— М.: Крон-Пресс, 1999
http://www.typelogic.ru/persons/camus.html
Камю Альбер
Родился: 1913, Мондови, Алжир.
Умер: 1960, Вильблевен, Франция.
«Посторонний» (1942), «Миф о Сизифе» (1942),«Чума» (1947), «Взбунтовавшийся человек» (1951).
Главные идеи
Абсурд заключен в противостоянии человеческой потребности в смысле, с одной стороны, и безразличного, бессмысленного мира, с другой.
Существование абсурда делает главным философским вопросом проблему самоубийства.
Абсурд не требует смерти; ценность жизни придает сознание абсурда вместе с мятежом, который заключается в демонстративном героизме, противостоящем несправедливости.
— социальных, политических или личных, — бунтовщик проявляет солидарность с другими людьми и поощряет борьбу за более человечный мир.
Хотя Альбер Камю не любил, когда его называли экзистенциалистом, сочинения, принесшие ему Нобелевскую премию по литературе за 1957 год, серьезно способствовали популяризации этого философского движения. Романист, драматург, эссеист, Камю родился и вырос в Алжире, где он основал театральную труппу, пьесы для которой писал и ставил он сам. В 1940 году он переехал в Париж, активно участвовал во французском Сопротивлении, занимался журналистикой. Он дружил с Жаном-Полем Сартром, однако эта дружба распалась, и бывшие друзья стали философскими соперниками, хотя многие их взгляды очень схожи.
Камю не был академическим философом. Он жил в трудное время, когда жизнь часто висела на волоске, и поэтому, размышляя о ее смысле, не мог углубляться в тончайшие философские дистинкции. Камю представлялось, что традиционные ценности и образ жизни потерпели крах. Он драматически излагал эту ситуацию в пьесах и романах («Посторонний» (1942) и «Чума» (1947) и подвергал ее философскому анализу в эссе, вопрошавших: «Есть ли в жизни смысл?» Смерть помешала ему дать окончательный ответ, ибо Камю погиб внезапно. Любитель быстрой езды, он разбился в автокатастрофе.
«Миф о Сизифе»
Со своим стремлением к научной точности и математической ясности, новая философия попыталась избавиться от мифических форм выражения. Однако не многие философские работы двадцатого века вызвали к себе столь же широкий интерес, как «Миф о Сизифе» (1942) Камю. В этой работе Камю использовал тему из античных преданий о богах и героях. Его особенно привлекал Сизиф — смертный, бросивший вызов судьбе. Сизиф не покорился авторитарным богам, и боги отплатили ему тем, что навечно приговорили его поднимать валун на вершину холма, откуда тот немедленно скатывался вниз. Бесконечное выполнение этой задачи не приносило ему, по всей видимости, ничего, но он не отступался от нее.
«Миф о Сизифе» начинается такими словами: «Существует лишь одна поистине серьезная философская проблема, и это проблема самоубийства. Рассудив, стоит жить или не стоит, мы ответим на фундаментальный вопрос философии». Камю не думал, что для разрешения этой проблемы мы можем прибегнуть к помощи Бога или религиозной веры. Целью его поисков, сообщает Камю в предисловии к «Мифу», написанном в 1955 году, является жизнь «без опоры на вечные ценности». Он считал, что апелляция к Богу и религии более не заслуживает доверия, ибо в наше время «абсурд» вышел на передний план.
Абсурд настигает нас как чувство, которое, по словам Камю, может охватить человека «на любом перекрестке». Человек «чувствует себя чужим, посторонним» — даже самому себе. Это чувство возникает при столкновении мира с теми требованиями, которые мы предъявляем как существа разумные. Камю разъясняет, что абсурд возникает на пересечении «человеческой нужды и неразумного молчания мира». Мы спрашиваем о тысячах «почему?» и не получаем ответа. Мы ищем решений, но вместо этого пробуждаем абсурд, ибо мысль утверждает нечто не прежде, чем со всей очевидностью отрицает утвержденное. «Абсурд, — писал Камю, — зависит не только от мира, но и от человека». Таким образом, задавая вопрос о смысле жизни, мы сознаем, что требование ответа порождает ощущение абсурда. Однако жажда рациональных ответов не должна исчезнуть, несмотря даже на то, что она остается неутоленной. Ее присутствие делает нас людьми.
Если бы не существовало человеческого сознания, то не было бы и абсурда, утверждает Камю. Но оно существует, и поэтому смысл, который мы принимаем как данность, распадается даже прежде, чем познается. «Получается, что на сцене идет представление о крахе, — замечает Камю. — Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на фабрике, обед, трамвай, четыре часа на работе, сон и Понедельник Вторник Среда Четверг Пятница и Суббота — вечно в одном и том же ритме — и по этой дороге легче легкого следовать все время. Но однажды рождается «почему», и все окрашивается смесью усталости и изумления». Ощущение абсурда, продолжает Камю, не тождественно «понятию абсурда». Это ощущение возникает потому, что «абсурд по сути своей — это развод». Абсурд — результат столкновения и разделения человеческого сознания и мира.
«абсолютное отсутствие надежды». Он не видел ничего, что помогло бы ему подняться над абсурдом. Но смерть могла бы положить этому конец. Поэтому самоубийство превращается в альтернативу. И действительно, если существование пронизано столь мучительным абсурдом, то не правильно ли сказать, что абсурд приглашает нас умереть и даже повелевает самоубийство?
Камю отвечает решительным «нет». Не являясь разрешением проблемы, самоубийство — лишь последнее убежище. Фактически это непростительный экзистенциальный грех: «Человеку важно умереть непримиренным, — настаивал Камю, — и не по собственной воле». Самоубийство усиливает отрицание смысла, делая невозможным извлечение выгоды из признания того, что «абсурд имеет значение лишь постольку, поскольку его не признают». Абсурд никуда не исчезнет, если мы заявим, что отказываемся умирать. Наоборот, он останется. Но Камю полагал, что для победы над абсурдом мы должны оставить его в покое. Парадоксально, но он даже рекомендует придавать особое значение созерцанию абсурда, так как «жизнь станет гораздо лучше, если в ней не будет смысла».
«Я хочу знать, — писал он, — могу ли я жить со своим знанием и только с ним... Я не знаю, есть ли у мира трансцендентальный смысл. Но я знаю, что мне неизвестен этот смысл и что он не станет известен мне в одночасье». Итак, надеяться на то, что в этой жизни можно выйти за пределы абсурда, равнозначно философскому самоубийству. Невозможно сохранить честность, поддавшись искушению этой надеждой. Но в то же время Камю понимал, что одного разума недостаточно, чтобы убедить нас в его правоте. Для того чтобы сделать те выводы, которых Камю ожидал от своей логики абсурда, потребна сила воли. Наряду с прочим нам придется решить, почему «в человеческом сердце столько упрямой надежды».
Сизиф — это герой абсурда. Он любит жизнь и ненавидит смерть. Он осужден за свои страсти, но его величие состоит в том, что он никогда не сдается и всегда честен. Он принимает рок лишь затем, чтобы бросить ему вызов. Тем самым он придает существованию смысл, тот смысл, который не способен опровергнуть абсурд, но отказывается ему поддаться. Сизиф — это творец, созидающий смысл в обстоятельствах, которые, по видимости, лишают человеческую жизнь всякого значения.
Камю хотел, чтобы мы все научились жить так, как живет Сизиф. Он пространно рассуждал о том, что в этом направлении нас может вести, например, художественное творчество, однако в принципе каждый индивидуум должен найти свой выход самостоятельно.
Важно обратить внимание на картину, которой завершается «Миф о Сизифе». Хотя было бы естественным сосредоточиться на Сизифе, толкающем свою скалу на вершину холма, Камю просит нас подумать о Сизифе, достигшем вершины. Ему известно, что валун скатится вниз — так и происходит. Но, направляясь вниз, чтобы закатить его обратно, Сизиф не отчаивается. Он превозмогает судьбу, презирая ее, и поэтому, заканчивает свою книгу Камю, «мы должны представлять себе Сизифа счастливым». Сизиф видит ясно; он прекратил надеяться на избавление. Но, расставшись с надеждой, он сотворил смысл — не только для себя, но своим примером и для других. Хотя существование никогда нас не удовлетворит, жизнь осмысленна, если наша решимость делает ее такой.
«Взбунтовавшийся человек»
«мой бунт, моя свобода, моя страсть». Он решился, и любовь к жизни побудила его бросить вызов абсурду. В «Мифе о Сизифе» Камю сделал эти выводы, поразмышляв о самоубийстве. В продолжении этой работы — «Взбунтовавшемся человеке» (1951) — Камю расширил свою раннюю тематику. В это время его беспокоила проблема убийства. Двадцатый век доказал, что история — это бойня, пропитанная миазмами, несправедливостью, рукотворной смертью. Абсурд не требует самоубийства, но, возможно, задается вопросом Камю, он узаконивает убийство?
И вновь Камю отвечает решительным «нет». Если абсурд подразумевает, что все разрешено, то отсюда еще не следует, что ничто не запрещено. Опираясь на интуитивную догадку, гласящую, что самый аутентичный человеческий ответ абсурду — это протест против него, Камю подчеркивал, что этот вызов по сути своей носит социальный и коллективный характер. Жизнь проживается в обществе других. Абсурд проникает в существование не просто потому, что чьи-то частные нужды остаются неудовлетворенными, но потому, что столь многое разрушает семьи и разлучает друзей, уничтожает общий опыт, лишает человеческие взаимоотношения веса. Поэтому вместо того, чтобы толкать к самоубийству или узаконивать убийство, абсурд ведет к бунту во имя справедливости и человеческой солидарности. «Я бунтую, — пишет Камю, — следовательно, существую».
Здесь нам, как и Сизифу, предстоит подъем на гору, так как бунт, проповедуемый Камю, характеризуется выдержкой. Говоря о выдержке, Камю вовсе не хотел сказать, что наши поступки должны быть нерешительными, бесстрастными или вялыми. Но он не хотел и того, чтобы бунтовщик превратился в революционера, который столь часто убивает жизнь, делая вид, что ее спасает. «Логика бунтовщика, — утверждал Камю, — состоит в том, чтобы служить справедливости так, чтобы не приумножать существующую несправедливость, дорожить простым языком, чтобы не присоединяться ко всеобщей лжи, и ставить — вопреки несчастьям человеческим — на счастье». Камю не был пацифистом. Он знал, что порой логика бунта даже требует бунтовщика убивать. Но истинный бунтовщик Камю никогда не скажет и не сделает ничего, что могло бы «узаконить убийство, ибо бунт — это, по существу, протест против смерти».
Словно задача бунта недостаточно трудна, Камю еще раз напоминает нам о том, что взбунтовавшегося нипочем не минует судьба Сизифа. «Человек может справиться со всем, что дéлжно, — писал он. — Он обязан исправить все, что может быть исправлено. А после того, как это будет сделано, дети будут безвинно умирать даже в совершенном обществе. Даже величайшие усилия человека смогут лишь арифметически уменьшить страдания в мире». Возможно, все было бы иначе, если бы у истоков мира стояли мы, но, по крайней мере, «человек не единственный, кто заслужил упрек; не он положил начало истории». С другой стороны, добавлял Камю, «он и не полностью безвинен, ведь он ее продолжает». Наша задача, делает вывод Камю, «учиться жить и умирать и, оставаясь человеком, отказаться от того, чтобы сделаться Богом».
Библиография
«Вопросы литературы», 1980, № 2.
А. Камю, Недоразумение, «Совр. драматургия», 1985, № 3.
А. Камю, Миф о Сизифе. Эссе об абсурде. — В кн.: Сумерки богов, М„ 1989.
Великовский, СИ., Грани «несчастного сознания», Театр, проза, философская эссеистика, эстетика Альбера Камю, М., 1973.
Великовский, СИ., Философия «смерти бога» и пантрагическое во французской культуре XX в. — В сб.: Философия. Религия. Культура, М., 1982.
— В сб.: Теории, школы, концепции, в. 2, М., 1975.
Кушкин, Е. П., Альбер Камю. Ранние годы, Л., 1982.
Вréе, G., Camus, New Brunswick, N. J.: Rutgers University Press, 1959.
Brée, G., ed., Camus: A Collection of Critical Essays, Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1962.
Lottman, H. R., Albert Camus: A Biography, Garden City, N. Y.: Doubleday & Company, 1979.
Tarrow, S., Exile from the Kingdom: A Political Rereading of Albert Camus, University: University of Alabama Press, 1985.
Wilhoite, F. H., Jr., Beyond Nihilism: Albert Camus's Contribution to Political Thought, Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1968.
Woelfel, J. W., Camus: A Theological Perspective, Nashville: Abingdon Press, 1975