Т. Ф. Разумовская
Нижегородский госуниверситет
ПРОБЛЕМА НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА В ИНТЕРПРЕТАЦИИ
АНГЛИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ (Д. Голсуорси, Д. Олдридж, Д. Оруэлл)
№1 , Дата выпуска 2000
http://www.unn.ru/pages/e-library/vestnik/9999-0196_West_filol_2000_1(2)/15.pdf
этноса, роль генетической памяти, различные доминанты и мотивации поведения, возможность коррекции ментальности и социальной психологии вызывают их интерес. Не остаются в стороне от подобных изысканий и профессиональные писатели, причем их внимание к проблеме национального характера отражается как в сфере художественного творчества, так и в жанрах статей и эссе. Классические примеры соотнесенности романов и публицистики можно найти в разных национальных литературах, например, у Р. Роллана, Т. Драйзера. В ряде случаев выступление писателя в роли мемуариста, критика или журналиста отличается большей остротой, пафосом, доказательностью и аналитичностью. Феномен «американской трагедии» с новыми оттенками смысла дан у Драйзера в статьях «Безработный Нью-Йорк», «Америку стоит спасать».
Тема английского фарисейства — главная для романа «Island Pharisees» Д. Голсуорси. В издании 1908 г. она осмысляется не только на примере судьбы главного героя, непосредственно в тексте, но и в предисловии — на публицистическом уровне: «Девять десятых из нас фарисеи, и все мы живем на острове»1«Почему нам не нравятся вещи как они есть». Устойчивый интерес к менталитету нации определит общую эстетическую установку: «схватить душу человека и душу нации»2. Сходная цель была и в английской классической литературе, в том числе публицистической (памфлет Д. Дефо «Чистокровный англичанин», очерки «Книги снобов» У. Теккерея, статьи Ч. Диккенса «Будьте добры, оставьте зонтик», «Лицемерие»). Следует особо отметить, что именно к примеру из Диккенса прибегает Голсуорси, когда говорит о реалиях современной ему общественной жизни («насмотрелся Бамблов всех мастей»). Присущие английскому характеру замкнутость, самообладание и такое наследие пуританства, как сдержанность в выражении эмоций, есть у диккенсовского Домби и Сомса Форсайта из «Собственника». Этот герой сравнивается однажды с бульдогом, а в романе «Усадьба», опять-таки, как у бульдога, у героя отмечаются старые английские «добродетели» — «упрямство, бесстрашие, нетерпимость и юмор»3. «Девушка ждет»).
И все же говорить об английском национальном характере, не упоминая о юморе и не используя его, очень затруднительно4. Вот почему отдельные оценки Голсуорси по интересующей теме поразительно напоминают диккенсовские образцы, практически их повторяют. Мистер Подснеп демонстрирует что-то вроде «политической ксенофобии» — считает «все другие страны недоразумением»; Форсайты склонны думать, что «вокруг Британская империя, а дальше край земли»5, «лгут только французы и русские» (1, 137). Характеристики эти даны, разумеется, независимо друг от друга и свидетельствуют о типичности явлений, которые у одного писателя получают название «подснепства», а у другого «форсайтизм». Объединяет их то, что, по остроумному замечанию Диккенса, мир для респектабельного англичанина «не слишком обширен в моральном отношении и даже географическом». Теккерей назвал бы это социальным «снобизмом», ибо именно эту «болезнь» он диагностировал, отмечая ее симптомы у вельможи, мещанина, бедняка («сноб» — семантически «подмастерье»).
«блестящей плеяды», но и с теми русскими писателями, которые осуществляли критику «со стороны», «извне». Его признанный учитель И. С. Тургенев регулярно посещал Англию в 1856–1860 гг. и оставил такое шутливое наблюдение: «Здоровье королевы пили с большим воодушевлением, она чрезвычайно любима своими подданными, и притом каждый англичанин, который пьет за здоровье королевы, тем самым и в то же время пьет за собственное здоровье, — как тут не воодушевиться?»6. Верноподданничество англичан, отмеченное здесь, их ориентация на традицию, здравомыслие, хотя и с более сложным чувством, описывал сам Голсуорси. «Из всех видов собственности здоровье, конечно, интересовало их больше всего», — иронизировал он по поводу Форсайтов в «Собственнике» и даже вышучивал их претензии на бессмертие. Старшие Форсайты чувствуют себя спокойно при «доброй старой Викки» и теряют опору при ее кончине. Стон плывет за катафалком, когда уходит королева. «Век уходит», — так воспринимают происходящее и Джеймс, и Тимоти, и Соме. «То 1еt» — это не только табличка на домах, давшая название одному из романов цикла, но и новое мироощущение, которое воспринимается почти апокалипсически: рушится некий этический канон — Респектабельность, Условность, Добродетель7.
Уже не как художник, а как публицист Голсуорси пытается проанализировать факторы, которые придают стабильность или, напротив, разрушают ощущение безопасности и слаженности в глазах англичанина. В статье «Почему нам не нравятся вещи как они есть» он пишет о том, что национальным идеалом его соотечественников, кроме воли к здоровью, стало стремление к материальному благополучию, мысль о выгоде, и, как следствие, утратилась «воля к чувствительности», ослабла восприимчивость, недооценивается творческое начало. «Художник — подозрительная личность, если он не проявляет себя в творчестве как спортсмен и джентльмен» (16, 349), — не без горечи пишет он. Если проецировать эти оценки на романы писателя, то, помимо «Виллы Рубейн» с образом бунтаря Алоиза Гарца, вспоминается, конечно же, конфликт «Собственника»: «Набеги Красоты и Искусства на мир Собственности». Класс Форсайтов «верует в питательную вкусную пищу и чужд сентиментальному стремлению к красоте» (1, 38). Сомса постоянно удивляет, что «Ирен музыку ценила больше денег» (2, 666); у Джеймса многолетняя «привычка смотреть на мир исключительно с точки зрения денег» (1,42).
Форсайты — служители прагматической идеи, сантименты они считают ненужной роскошью, и это не только их социальная или психологическая, но и национальная характеристика. Тимоти, «человек рассудка», который «недооценивал стоимость эмоций», конечно же, истинный англичанин в глазах Голсуорси. И совсем неслучайно об Ирен и ее сыне Джоне сказано, что в своем путешествии по Испании они наслаждаются отсутствием соотечественников, становятся «гражданами мира» вне Родины и национальности, можно сказать, у них ослаблена «генетическая память». Герои художественного типа с преобладанием эмоционального начала («люди сердца») у Голсуорси всегда как будто «не вполне англичане». У них иная, чем у социального и национального окружения, иерархия понятий: важнее денег постматериальные ценности, повышена тяга к идеалу, духовности, собственную социальную данность они воспринимают как «несвободу», защищаются (пусть временно и частично) от своего клана, внутренне перерастают рамки национальной ментальности, сознательно корректируют ее в себе ради сохранения своего лучшего «я». Это герои-полукровки из «Саги о Форсайтах», Шелтон в «Острове Фарисеев», Хилери в «Братстве», Уилфрид Дезерт в «Конце главы». Оппозиция окружающему возникает как раз из-за непривычных доминант и мотиваций их поведения, с одной стороны, и традиционных стереотипных установок абсолютного большинства — с другой. Классический пример — отречение У. Дезерта и публикация им поэмы «Леопард», что приводит героя к положению изгоя и романтического скитальца. Доминанта «совести» и «справедливости» у такого персонажа, как Мистер Стоун, придает ему уже черты безумца, чудака, живущего в особом «антимире». В этом он сближается с национальной классической традицией («конек» у героев Стерна, пиквикисты Диккенса), и с русской литературой (типы правдоискателей, Левин, князь Мышкин). Мечтая о всеобщем братстве, альтруист Стоун, действительно, мог бы повторить русский афоризм: «доброе братство милее богатства». Это уже выход на уровень общечеловеческих ценностей, проявления качественно иной ментальности, в которой важен приоритет духовности, роль интуиции (сверхсознания), вера в мифы, символы, нацеленность на глобальные проблемы (в данном случае в форме прожектерства, эпатажа). Многое из названного — составляющие «тайны русской души» (как ее трактуют социологи).
«русский» и «англичанин», Голсуорси изложил в одноименной статье, написанной для журнала «Россия XX в.» в 1916 г. Различия, существующие между странами и народами, чертами этноса, автор вполне осознает и объясняет неодинаковостью географических, климатических условий, особенностями политического устройства. Интуитивно чувствуя, что для британцев важнее «дело», а для славян «слово», он настаивает на том, что не столкновение, а взаимодействие должно быть определяющим, характер общения предпочтителен не антагонистический, а взаимно полезный. Неоднократно, настойчиво повторяется тезис о творческом диалоге, диалектическом «взаимодополнении». «Русский и англичанин составляют как бы две дополняющие друг друга половины одного целого...» (16, 370), «мы совместимы, но отнюдь не взаимозаменяемы» (16, 374). Понимая, что для русских значимее «дух правды», а не ее «буква», «жизнь чувствами», а не «здравый смысл», писатель видит здесь источник взаимного интереса: недаром (как отмечалось выше) своих лучших, любимых героев он выводит за пределы национальной ментальности. И как публицист, и на собственной художественной практике он осознал истину: «Нам есть чему поучиться у вас в искусстве, вам есть чему поучиться у нас в жизни» (16, 374). Называя англичан «наименее искренней из наций», «слишком сдержанной» в искусстве и склонной к морализаторству, Голсуорси рекомендует обратиться как к образцу к русской литературе, с ее искренностью, прямотой и правдивостью. Открытость, готовность к экспансии культуры он считал очень важной. Именно из-за Гоголя,Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова сам писатель, по его признанию, лучше понимает «русскую душу» («это лес менее темный, чем многие другие» — 16, 340). Примечательно, что и частные оценки русской ментальности Голсуорси делает с опорой на свой читательский опыт8. В связи с упоминанием имени Чехова он пишет: «исконно русскую бесхребетность он воспринимает как некий рок» (16, 435). Трудно прокомментировать эту характеристику в привычных терминах. Может быть, Голсуорси имеет в виду то, что Н. Бердяев в работе «Судьба России» называл «моралью притязаний», «моралью ожиданий», «претензий?» Явно, что для англичанина, ориентированного на «дело», ближе был девиз ученого: «Только ответственный свободен и только свободный — ответственен». Все это, правда, только из области предположений. Что же касается прямо и неоднократно выраженной позиции, то она резюмируется в словах: «Мы как две половины единого целого, совершенно между собой не схожие» (16, 374).
В другой статье, как будто продолжая эту свою мысль, Голсуорси цитирует Т. Гарди: «Международный обмен мыслями — единственный путь к спасению мира». Дополняет он этот тезис идеей культурного обмена, контактных связей среди писателей. Обосновывается это таким образом: поскольку «искусство — жрица гуманизма», то «всякое подлинное произведение, индивидуальное и национальное по своим корням и фактуре, в то же время воздействует на любого человека любой страны» (16, 391).
С пафосом этого высказывания и всем комплексом идей статьи «Международная мысль» мог бы согласиться такой английский писатель и публицист, как Д. Олдридж. Так же, как Голсуорси, он интересуется проблемой «русский и англичанин» и одну из своих статей аналогичным образом называет «Англичане и Советский Союз» (получена в рукописи и опубликована журналом «Иностранная литература» в 1987 году). Культурные контакты, которые считал столь продуктивными Голсуорси, отмечает и Олдридж. Открывает статью он упоминанием о Лоуренсе Оливье, исполнителе роли Астрова в спектакле Национального театра «Дядя Ваня». Затем пишет об обществе культурных связей с СССР и тех писателях, которые его поддерживали, о фильмах военных лет и «сотнях шпионских книжек». Приносящая «ужасный вред» массовая литература, выполняющая определенный социальный заказ, на его взгляд, не смогла достичь главного — «привить английскому народу чувство ненависти к Советскому Союзу»9«в виде звероподобного русского мужика с бомбой за спиной» (164). С горечью писатель констатирует, что в создании стереотипов «виноват английский интеллектуальный климат», «агрессивный тип мышления», когда многие в лучшем случае занимают выжидательную позицию. Вывод, что «противнику СССР ничто не грозило, сторонник же часто подвергал себя серьезному риску» ( 165), напоминает коллизии из романов Олдриджа «Дипломат», «Опасная игра», «Пленник чужой страны», Вспомним, что, подружившись с русским летчиком А. Водопьяновым, герой дилогии Руперт Ройс поднимается до уровня общечеловеческих ценностей, посвящает себя «спасению своих детей, жены, самого себя и своего народа, но не может быть равнодушен и к судьбе всего земного шара».
«история, традиции сделали их солдатами мира»10. В устах Олдриджа такая оценка менее всего кажется случайной, так как он сам известный публицист и общественный деятель (имеет статус лауреата международной ленинской премии «За укрепление мира между народами»).
Проявляется эта активная гражданская позиция и в тексте анализируемой статьи, ее смысловых акцентах. Прослеживая эволюцию отношения англичан к Советскому Союзу, Олдридж говорит о глубоком политическом интересе, начиная с 20–30-х гг., сложностях в связи с перегибами коллективизации и репрессиями, надеждах на спасительную роль России в борьбе с фашизмом, «враждебности и страхе», которые питали «холодную войну». На будущее он рекомендует «постепенно и осмотрительно переходить от политики сдерживания к политике соревнования и от конфронтации к сотрудничеству»11— это та перспектива, к которой «мы приближаемся к концу нашего трудного и опасного двадцатого столетия» (166), делает вывод автор в финале статьи. Русские слова «гласность» и «перестройка» он считает общепонятными, не нуждающимися в специальном переводе: «эти емкие слова по праву вошли в английский язык».
Третий из интересующих нас авторов, Джордж Оруэлл, напротив, полагает, что барьер понимания чужого сознания очень велик и, в принципе, трудно преодолим. «Характерные национальные черты с трудом поддаются определению, а попытки дать им определение сплошь и рядом оборачиваются набором банальностей»12— считает писатель и ссылается на расхожие мнения, что испанцы жестоки к животным, итальянцы шумны, а китайцы привержены азартным играм. В большей степени, чем внешним наблюдателям, он доверяет самооценкам, взгляду «изнутри», и именно такой подход практикует в своем эссе «Англия, ваша Англия». В ряде случаев он, правда, прибегает к аналогиям (сравнивает англичан с немцами, итальянцами или французами), но в целом остается в рамках заданной локальной темы. Не европейцы, а именно англичане интересуют его больше всего. Анализ специфики национального характера, «души нации», по выражению Д. Голсуорси, Оруэлл дает весьма нелицеприятно, четко обозначая «плюсы» и «минусы». В его интерпретации англичане отнюдь не пуритане, играют на деньги и сквернословят, «как никто в целом свете», на весь мир известно их лицемерие (особенно в отношении к Британской империи). Писатель отмечает «варварские обычаи и анахронизмы»: например, уголовное право устарело, как мушкеты в Тауэре; судью «ничто, кроме динамита, не заставит вспомнить, в каком веке он живет» (229). Нация с помощью компромиссов сохраняет свой привычный облик, консерватизм взглядов, уважает конституционный образ правления и верит в закон, как в нечто безусловно неподкупное (хотя это только иллюзия, а на практике далеко не так). Судья-вешатель, верный понятиям XIX века, — символическая фигура в Англии, как в Германии 30-х гг. — нацистский штурмовик. Старомодные взгляды и сословный снобизм сочетаются в представлении Оруэлла с мягкостью английской цивилизации. Здесь сохраняется нравственное отношение к жизни, христианские чувства и, как следствие, возникло отвращение к войне и милитаризму, культу силы. «Тоталитарная идея... не прижилась на английской почве», — делает вывод писатель и подтверждает эту истину в своем художественном творчестве — в романе «1984» и сатирической сказке «Скотский хутор». Навязывание чего бы то ни было «сверху» англичанин расценивает как подавление свободы личности: «это свобода иметь свой собственный домик, заниматься в свободное время тем, что тебе по душе, и самому выбирать для себя развлечения» (227). Памятуя об известном афоризме «My home is my castle», Оруэлл отмечает «сугубо частную природу английской жизни», которая обнаруживается подчас в «мелочах», например, в любви к цветам. Это притом, что англичане отличаются «практическим складом ума» и равнодушны к искусству, не наделены эстетическим чувством, «художественными способностями» (226). В музыкальности они уступают немцам или итальянцам, в живописи или скульптуре — французам. Они питают отвращение к абстрактному мышлению, не интеллектуальны, но способны действовать, не раздумывая, повинуясь здоровому инстинкту или «кодексу поведения», который срабатывает в трудные, кризисные моменты истории. Важно отметить, что Оруэлл в своих рассуждениях особенно большое значение придает миролюбию англичан (в отличие от Олдриджа он не видит даже частных проявлений «агрессивного типа мышления»). «Мягкость» соотечественников он отмечает на разных уровнях: в армии не прижился «гусиный шаг», солдатам и поэтам не импонирует гимн ненависти, полицейские не носят револьверов, кондукторы в автобусах добродушны, идеал в быту — паб, футбольный матч, садик на заднем дворе, камин, чаепитие... Писатель, переживший Вторую мировую войну, считает особенно ценным, что в конце 40-х гг. английское общество управляется «мечом, который никогда не должен выниматься из ножен» (228). Самое существенное в его глазах то, что «в Англии пока еще верят в такие понятия, как справедливость, свобода и объективная истина» (229). Думается, что сохранение мира, верность гуманистическим идеалам он считал важным не только для своих соотечественников, но и для людей других национальностей, в том числе русских. Недаром в одном из своих писем полувековой давности он совсем по-современному писал: «Я за то, чтобы западный демократический социализм способствовал возрождению России»13. Это явно звучит в унисон со статьями Голсуорси и Олдриджа на тему межнациональных отношений. При всей специфике подходов авторы приходят к общим выводам и умозаключениям, за частным хотят увидеть общее, за национальным интернациональное.
ПРИМЕЧАНИЯ
— несоответствие лица и маски, того, «чем хотят казаться и чем являются». В романе Д. Голсуорси «Братство» своего рода лицедейство отмечено у многих героев: у Сесилии, улыбка «самое себя осуждающая», Бианка «высмеивает свои порывы и свою доброту», даже Хилери испытывает неловкость при даме из своего круга и «надевает защитную маску наблюдателя со стороны» (Голсуорси Д. Соб. соч.: В 16-и т. Т. 6. С. 372, 386). Ср. у Фаулза: «родились англичанами с маской на глазах, с молоком неправды на губах» («Волхв» // ИЛ. 1993. № 8. С. 176).
2 Голсуорси Д. Собр. соч.: В 16-и т. Т. 16. С. 350.
3 Фаулз отмечает как характерные черты «чувство юмора, здравый смысл, терпкий плод английского сарказма» («Волхв» // ИЛ. 1993. № 9. С. 45).
«Письмах из Англии» (Соб. соч.: В 7-и т. Т. 5) или у ученого-слависта Д. Рейфилда в «Заметках об Англии» // ИЛ. 1994. № 6. С. 222–236.
6 Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12-и т. Т. 11. С. 324.
7 Судьба королевской семьи в современном мире — одна из тем романа С. Таунсенд «Мы с королевой» (ИЛ. 1994. № 7). Роялистские симпатии англичан подтверждаются фактами истории и современности: после казни Карла 1 Стюарта в 1649 году протекторат О. Кромвеля продержался только 9 лет; монархисты победили на референдуме в Австралии в 1999 году.
8 Оценки русской литературы такого рода очень многочисленны и неоднородны по диапазону: от комплиментарных до весьма спорных. В очерке Фрейда З. «Достоевский и отцеубийство» (1928 г.), дается трактовка «русской души» как склонной к садомазохизму, отмечается в русских склонность унижать ближних и каяться самому (ИЛ. 1994. № 11. С. 253). В письме Т. Манна А. Толстому (лето 1943 г.) принципиально иной подход: русский народ с его подвигами и страданиями вызывает «глубокое благоговение и восхищение», его культура «великая, святая, глубоко человечная» (ИЛ 1987. № 11. С. 210–211).
10 Выступление Олдриджа на III Международной писательской встрече в Софии // ИЛ. 1981. № 12.
11 ИЛ. 1987. № 11. С. 166.
12 Оруэлл Д. Англия, ваша Англия // ИЛ. 1992. № 7. С. 226. Далее ссылки на это эссе в тексте статьи.