Приглашаем посетить сайт

Черамелла Н.: Грандиозный скандал - леди Чаттерли и ее любовник пойманы с поличным, но... в 1947 году

Никола ЧЕРАМЕЛЛА

ГРАНДИОЗНЫЙ СКАНДАЛ: ЛЕДИ ЧАТТЕРЛИ И ЕЕ ЛЮБОВНИК ПОЙМАНЫ С ПОЛИЧНЫМ, НО... В 1947 году

Письмо Гаролду Мэйсону, написанное Д. Г. Лоуренсом 18 декабря 1927 года, показывает, насколько он был заинтересован в публикации “Любовника леди Чаттерли”:

Я подумываю, не напечатать ли мой роман здесь неофициально <...> Но настоящая причина - в том, что роман настолько скандален (слух могут зацепить некоторые слишком откровенные выражения), что никакой публикатор не осмелится даже хранить рукопись в издательстве. С моей точки зрения, роман являет воистину правдивую, здоровую реакцию против сегодняшнего застоя и порочной угодливости, которой полна современная литература. Я считаю мой роман целомудренным и благожелательным. Но пуристы все равно не преминут обрушиться на меня с нападками[1].

С самого начала Лоуренс знал, что многие сочтут роман шокирующим, полным непристойностей и откровенных сексуальных сцен. 10 января 1928 года, в гневе и отчаянии, он писал своей подруге Катерине Карсуэл, что одна из его знакомых во Флоренции, Нелли Моррисон, набрав на печатной машинке первые несколько глав романа, отказалась продолжить работу:

Хочу просить тебя о небольшой услуге. Прошлой зимой я написал роман, который переписываю уже в третий раз, так как он кажется непристойным в языковом плане - во всех значениях этого слова! В действительности, в нем заложена настоящая нравственность. Женщина из Флоренции, обещавшая перепечатать его, набрав пять глав, отказалась продолжать работу. Говорит, что не может продолжать дальше - слишком много непристойностей. Вот паскуда! Но сможешь ли ты мне подыскать приличного человека, который возьмется набрать роман за умеренную плату? (VI, 260)

Это только два из писем, касающихся “Любовника леди Чаттерли”, написанных в эти месяцы. Все они неизменно указывают на решимость Лоуренса добиться поставленной цели, несмотря на разного рода трудности. Кроме того, в Джунтине, небольшом флорентийском издательстве, где должен был быть опубликован роман, никто не говорил по-английски. Но, как пишет Лоуренс в еще одном письме к Катерине Карсуэл, датированном 22 марта 1928 года, издательство выполнило свои обязательства, не жалуясь на содержание книги: “Я занимаюсь публикацией моего романа в небольшом издательстве во Флоренции. Здесь никто не понимает по-английски, а потому ни у кого нет претензий” (VI, 337). Под “небольшим издательством” Лоуренс подразумевал предприятие Лоренцо Франческини, назвав его самым смелым “соучастником”, который принял вызов, невзирая на предупреждение о “непристойном” языке романа:

Маленькому человеку с седой бородой, только что женившему во второй раз, было сказано: “Tеперь в английском тексте есть такие-то и такие-то слова, которыми описаны определенные сцены. Если это повлечет за собой неприятности, - не печатайте!” Человек спросил: “О чем этот текст?” И узнав содержание, ответил с некоторым безразличием флорентийца: “О, мамма миа, но мы публикуем такое каждый день!” И это означало для него, что вопрос полностью решен. Поскольку текст не содержал ни слова о политике или о чем-то особенно важном, не о чем было и думать. Обыкновенная повседневность![2]

Очевидно, Франческини знал, о чем говорит; когда вышло в свет флорентийское издание, итальянская цензура никак не отреагировала. В действительности, Лоуренс очень дорожил этим изданием и планировал опубликовать сокращенную версию для более широкой публики. Он писал Уиттеру Биннеру 13 марта 1928 года:

... Но я публикую здесь, во Флоренции, полное издание этого нежного и полного секса романа, который слишком хорош для широкого читателя. Сокращенный вариант выйдет осенью. Но этот, настоящий весенний цветок с оплодотворенными пестиками и тычинками, надеюсь, будет готов к 15 мая - 1000 экземпляров, из которых 500 - для Америки, по десять долларов за экземпляр <...> И почему же пестик алого цветка должен быть прихвачен заморозком, не успев расцвести? (VI, 332)

Конечно, Лоуренс прекрасно знал о пуристских взглядах (так он называл конформистов), поэтому он не удивился, узнав, что “Любовник леди Чаттерли” вызвал большой скандал сразу после того, как первая тысяча экземпляров (каждый из которых Лоуренс лично подписал), была напечатана в июле 1928 года. Уже 30 августа Лоуренсy стало известно, что таможенные чиновники Сан-Франциско изъяли весь тираж. Затем, в октябре, первые нападки появились в британской прессе, когда “Воскресная хроника” и, в особенности, “Джон Булл” обрушились с резкой критикой как на роман, так и на его автора. Получив эти новости, Лоуренс известил своего друга Пино Ориоли, публикатора и книгопродавца (с которым впервые встретился в Корнуэле в 1917 году), что министр внутренних дел Великобритании намерен изъять тираж и запретить “непристойную литературу”. Последний подтвердил свое намерение обращением в Скотлэнд Ярд, объявивший о конфискации романа 18 января 1929 года - запрет, согласно которому роман не издавался на территории Великобритании до 1960 года.

Кстати, сэр Алэн Лейн, владелец издательства “Пингвин Букс”, настоявший на публикации полной версии романа, попал под суд по Акту о непристойных публикациях 1959 года (Олд Бейли, Лондон). Судебное разбирательство продолжалось с 20 октября по 2 ноября; знаменитые критики и писатели, такие как Раймонд Уильямс и Э. М. Форстер, пытались доказать литературные достоинства романа. Этот процесс имел историческое значение, отразив конфликт поколений и классов, и закончился вынесением однозначного вердикта - “не виновен”. Подобный исход шокировал сторону обвинения, но позволил вздохнуть с облегчением любителям английской литературы и сторонникам разумной нравственности. По словам Энтони Берджеса, “Лоуренс, в некотором смысле, способствовал сексуальному раскрепощению общества”[3].

Лоуренс действительно причастен этому процессу, но подобное бесстрашие принесло ему много неприятностей, в то время как иные извлекали свою выгоду с самого момента, как скандал разразился. Через непродолжительное время два первых “пиратских” издания вышли в США. Реакция общественности заставила раздосадованного Лоуренса написать Чарльзу Лару - “они у меня поперек горла” (VII, 43). Но несколько несанкционированных изданий были проданы также в Париже и в Лондоне, в то время как нападки на роман возобновились с новой силой в газете “Джон Булл”. Пытаясь найти выход из этого затруднительного положения, Лоуренсу предлагали сильно сократить текст романа, что явствует из его письма к Пино Ориоли от второго августа 1929 года:

Дорогой Пино,

Вчера я получил рукопись “Леди Ч.” - большое спасибо за то, что Вы ее переслали. Конечно, я все еще не хочу сокращать роман для публикации и сомневаюсь, что решусь на это. Если у грязной публики не хватило мужества признать существующее издание - так тому и быть. Почему я должен упрощать мой роман, подстраиваясь под вкусы свиней? Как бы там ни было, я ненавижу эту злобную гнусную публику. Ни в каком из случаев я не намерен посылать рукопись в Англию - я намереваюсь вернуть ее Вам (VII, 399).

Этот отрывок ясно показывает, что Лоуренс доверял своему итальянскому другу и не хотел, чтобы роман был изъят и уничтожен, как это предполагалось в лондонском суде на Марлборо-стрит. Естественно, писатель считал это решение неприемлемым и приветствовал выход книги в свет с той же радостью, как если бы он говорил о рождении ребенка (что явствует из письма Томасу Зельцеру от 3 декабря 1928 года).

Лоуренс твердо верил в свою идею “нежности” (так он изначально хотел назвать свой роман) и, следовательно, старался всеми силами сохранить веру в “возможность чистых отношений, чистого родства, взаимосвязанности - того единственного, что имеет значение”[4], - и передать ее читателю. Поэтому неудивительно (мы можем прочитать об этом в его письме к мистеру Киппенбергу от 31 декабря 1928 года), что его обрадовала возможность перевода романа и на другие языки:

Моя жена готовит при содействии одного ее знакомого, немецкого автора, перевод моего романа “Любовник леди Чаттерли” <...>

“Любовник леди Чаттерли” - книга, которую будет трудно перевести, и я должен держать процесс перевода под контролем. Иначе риск будет слишком велик.

Разрешите мне, пожалуйста, рассказать об этом, так как я хотел бы продолжать работу. Я также готовлю роман к публикации в Париже, потому что хочу, чтобы книга получила должное распространение (VII, 113).

Менее чем через год, в мае 1929-го, по соглашению с парижским книгопродавцем Эдвардом Титом, очень состоятельным американцем, три тысячи экземпляров “массового” издания (Popular Edition) романа вышли в печать и были распроданы мгновенно. Огромный успех позволил Лоуренсу вступить в переговоры о французском переводе с таким влиятельным публикатором, как Галлимард. Перевод был выполнен Роджером Корнацем под названием “L’amant de Lady Chatterly”. Он увидел свет в Париже в 1932 году.

“Де Луиджи”. Перевод не прошел незамеченным только по той причине, что Лоуренс помнил о необходимости лично контролировать процесс.

17 мая критик Карло Руссо написал раздраженный отклик “Роман “Любовник Леди Чаттерли” и его итальянская версия” для еженедельного издания “La Folia” (“Толпа”). Он подверг перевод Мусти серьезной критике, утверждая: хотя на титульном листе итальянского издания 1945 года сообщается, что текст воспроизводится полностью по английскому оригиналу, Мусти в основном следует ошибочному переводу Корнаца.

Стоит напомнить, что еще в 1932 году, другой критик, Паоло Эмилио Джусти, указал на сомнительность перевода Корнаца. Верно и то, что опора на французский вариант привела к большому количеству ошибок и неверных интерпретаций в переводе Мусти. Например, французский сниженный глагол “baiser”, означающий не только “целовать”, но и “иметь сексуальные отношения” (груб. -сниж.), переведен на итальянский как “baciare” (целовать), вместо “scopare” (вульг.), точнее передающего значение, которое имел в виду Лоуренс. Руссо сам зафиксировал все погрешности перевода, которые он обнаружил на 160 из 435 страниц. Нижеприведенный пример показывает лишь одну из нелепых ситуаций перевода, которые поразили его самого:

Может ли Л. Мусти объяснить, почему “mouse” (“мышь”) в английском тексте (общее место, речевое клише) переведено на итальянский как “sorriso” (“улыбка”), из чего следует, что Лоуренс написал так: “Lady Chatterly doveva restare calma come un sorriso” (“Леди Чаттерли оставалась спокойной, как улыбка”). Хотелось бы знать, не рождена ли ошибка в переводе “мыши” французским “souris”, трансформированным в нелепое и бессмысленное “sorriso”[5].

Естественно, что губительное сочетание французского текста, взятого Мусти за источник, и абсурдность его собственных формулировок привели к появлению еще более некачественного перевода. Оказались проигнорированными не только мысль Лоуренса о всеобщей надежде и нежности, вырастающих из тесной связи двух влюбленных, связи, понимаемой как сакральное действо, но и выразительный, смелый язык Лоуренса. В действительности, сам Мусти косвенно признал это в предисловии к переводу романа:

... не буду терять время на то, чтобы объяснить, насколько сложна задача, в особенности, когда речь идет о переводе тех моментов романа, где смелость языка предполагает самую осторожную и верную интерпретацию. Приходилось говорить точно то, что сказал автор - ни словом больше, ни словом меньше. Мы думаем, что с честью справились с этой задачей, или, по крайней мере, не пренебрегли ничем, что отдалило бы нас от выполнения главной цели. Однако ради нашего спокойствия и спокойствия читателя мы сопроводили перевод наиболее “сильных” выражений (назовем это так) сносками.

Вероятно, за этим отношением стоял страх цензуры или личное смущение переводчика открыто писать о сексе - теме, которая была безусловным табу в Европе того времени. Наверное, мы не ошибемся, предположив существование некоего молчаливого соглашения в итальянской общественности, по которому любой формы цензуры и нареканий можно было избежать благодаря осторожному и морализаторскому подходу к делу, соглашения, легко объясняющего, почему перевод Мусти не вызвал бурной реакции. Руссо пишет об этом следующее:

Но увы, этот “Amante di Lady Chatterly” кажется очень далеким от оригинала для любого, кто знает текст. Лоуренс, не колеблясь, называл своими именами (даже если они менее завлекательны, чем многие другие) все, что естественно относится к сексу, и в этом заключена прелесть книги. Итальянский переводчик даже там, где цензуре было бы нечего возразить, будь все названо своим именем (а не уклончивыми двусмысленностями, как это принято в романах подобного рода) почти отказался от употребления сильных выражений, заменив их холодными намеками, порой весьма физиологичными <...> К примеру, грубо откровенный лесничий принужден прибегать к словам деликатным, целомудренным и сентиментальным, что явно расходится с намерением автора.

К сожалению, Мусти не последовал совету Лоуренса не бояться так называемой обсценной лексики; напротив, он ограничил себя рамками моральных и языковых табу, что заставило его переводить “crisis” как “piacere” (удовольствие), “orgasm” как “gioia” (наслаждение), “womb” как “matrice” (нутро), “sperms” как “semi” (зерна). Некоторые предложения были опущены, в то время как другие столь сильно отредактированы, что стали звучать абсурдно и практически потеряли связь с контекстом. Например, предложение “Fellows with swaying waists fucking little jazz girls, with small boy buttocks like two collar-studs”, Мусти в свою очередь переводит как “Dei damerini che baciano delle ragazzette che ballano a ritmo di jazz”, что означает: “Ухажеры, которые целуют молодых девушек, танцующих джаз”.

Отношение Мусти слишком нейтрально и беспристрастно; его язык лишен лоуренсовской энергетики и подчеркнутой телесности. Безусловно, он не только оказался далек от того, что заявлял в процитированном выше предисловии к роману (передавать только то, что сказал автор - ни словом больше, ни словом меньше), но и своими замечаниями сделал перевод еще более нелепым. В особенности, если мы вспомним о том, что в Италии текст оригинала, так же как и французский перевод, был известен уже более пятнадцати лет (мы вернемся к этому вопросу более подробно во второй части статьи).

Возможно, благодаря тому, что издательство “Де Луиджи” осознавало, насколько плох был первый перевод, второе, сильно переработанное издание с предисловием А. Хаксли увидело свет в январе 1945 года. Интересно заметить, как Мондадори в письме от 18 июня того же года к Пьетро Нарди (главному редактору собраний сочинений Лоуренса), подчеркнул, что “пиратская копия “Любовника леди Чаттерли” опубликована в Риме. Мне удалось четко обозначить в самом издании, что права на собственность текста принадлежат нам”[6]. Я могу подтвердить верность слов Мондадори тем экземпляром романа, который держу сейчас в руках. Важно и то, что это издание - единственное сохранившееся, и, как бы странно это ни звучало, многие грубые ошибки, перечисленные Руссо, исчезли, хотя в тексте и осталось много неточностей.

Как бы там ни было, “Любовник леди Чаттерли” был представлен на суд широкой публики не ранее 1946 года, с первым изданием перевода Джулио Монтелеоне, произведя крупный скандал. В октябре, в серии “Il Ponte”, Мондадори выпустил этот перевод, более качественный и близкий оригиналу, что, как он и ожидал, не могло не вызвать проблем с цензурой. Отметив, насколько плох перевод Мусти, осуществленный по неграмотной французской версии текста, он тем самым обосновал необходимость опубликовать новый перевод романа, однако безуспешно:

... Обрисовав сегодняшнюю ситуацию, прошу разрешения на перевод и публикацию романа на итальянском языке, который, как бы то ни было, не будет доступен широкому читателю в популярном издании или по дешевой цене. В защиту нового перевода следует сказать, что художественная и философская природа этого текста столь ценна, что требует издания полноценной версии. Новый перевод должен быть основан на оригинале романа, так как французская версия лишена его силы и ясности[7].

плане Мондадори - издать полное собрание сочинений Лоуренса на итальянском языке. Очевидно, он понимал, на что идет, так как имел в руках козырную карту про запас - договор с Фридой Лоуренс, заключенный в начале 1932 года на исключительное право издания полного собрания сочинений Лоуренса. Вот что мы узнаем из письма от 7 февраля 1946 года Лоферу Моренвицу, представителю Фриды в Лондоне:

Настоящий договор, ксерокопию которого мы послали Вам 7 января через доктора Ван Ловена, подписан миссис Фридой Лоуренс, распоряжающейся правами на интеллектуальную собственность Лоуренса, был составлен в 1932 году и относится к следующим текстам: “Любовник леди Чаттерли” и “Святой Мавр”.

Этот договор является свидетельством общего соглашения о публикации всех текстов, написанных Д. Г. Лоуренсом, при условии ежегодной публикации одного тома сочинений автора...

То, что следует из этого письма, действительно ново. Кажется, что перевод “Любовника леди Чаттерли” был готов в конце 1930-х. Мондадори объясняет, почему текст не мог быть опубликован в тот момент:

В 1938 году, когда перевод “Любовника леди Чаттерли”, наряду с некоторыми другими романами и письмами, был уже готов, Правительство выпустило указ о запрете на публикацию английских текстов. Едва ли следует сказать, какой великий урон это нам нанесло. Ни авторы, ни публикаторы не могли предвидеть подобного обстоятельства (ASM).

“Любовника леди Чаттерли”. Но узнав о том, что Карло Руссо жестко раскритиковал неудачный перевод Мусти, он, не желая оказаться в подобной ситуации, предпочел заручиться исправленным изданием Монтелеоне перед тем как осуществить публикацию. Поэтому уже 13 ноября 1945 года он написал Пьеро Нарди: “Нам следует предотвратить все нападки на наш перевод, который мы купили в издательстве “San Giorgio”” (ASM). В январе 1946 года Нарди прислал свои комментарии, основанные на сравнении перевода Монтелеоне и Лалло Руссо.

Но кто это - Лалло Руссо? К сожалению, текст Руссо не сохранился. Быть может, это и был перевод, изначально выполненный в 1938-м! Однако все, что нам доподлинно известно, - комментарий Нарди:

После моего детального анализа переводов в издательстве “San Giorgio” и Лалло Руссо.... > я пришел к заключению, что старый перевод, сделанный Монтелеоне, который, по правде говоря, практически полностью переписан Иззо, действительно, лучше. Перевод Руссо очень неровен, чрезмерно старателен, и слишком уж звучит как переводной. К тому же он так груб в самых смелых местах, что это, хотя и обусловлено близким следованием оригиналу, может вызвать проблемы с законом о свободе печати (ASM).

Затем, ссылаясь на свое собственное издание “Любовника леди Чаттерли”, он говорит:

“Любовника леди Чаттерли” может оказать на определенную часть читательской публики. Разумеется, совсем другое дело, если мы будем публиковать роман отдельным, не серийным изданием. В последнем случае можно будет оперировать общекультурными соображениями, действующими даже на официальную цензуру (ASM).

качество перевода Монтелеоне и его верность тексту Лоуренса, хотя его перевод и не был безупречен. Эта ситуация, как мы увидим далее, привела к первому судебному разбирательству по поводу “Любовника леди Чаттерли”, которое на пятнадцать лет предшествовало второму, имевшему место в Old Bailey.

* * *

Перевод Монтелеоне вызвал скандал, потому что Монтелеоне уловил и передал мысль Лоуренса о силе страсти как квинтэссенции жизни и использовал тот самый естественный язык, который английская литература забыла со времен “Кентерберийских рассказов” Чосера. В действительности, он практически нигде не пропускает слова, не укорачивает длинноты периодов Лоуренса, не вырезает многочисленные повторы слов. Он понимает, что это прием, позволяющий автору заворожить читателя, вовлечь его эмоционально и психологически в происходящее, что, например, явствует из следующего примера:

Then as he began to move in the sudden helpless orgasm, there awoke in her new strange thrills rippling inside her, rippling, rippling, like a flapping overlapping of soft flames, soft as feathers, running to points of brilliance, exquisite, exquisite, and melting her all molten inside <...> She could only wait, wait, and moan in spirit as she felt him inside her withdrawing, withdrawing and contracting, coming to the terrible moment when he would slip out of her, and be gone; whilst all her womb was open and soft and softly clamouring like a sea-anemone under the tides, clamouring for him to come in again and make a fulfilment for her.

Затем он начал двигаться, и в тот момент, когда он пришел к внезапному, стремительно наступившему оргазму, в ней пробудились какие-то новые, страстные, но сладостные ощущения, волнами блаженства заполнившие все внутри. Они накатывались, эти волны, накатывались и накатывались, подобные колышущимся, догоняющим друг друга языкам нежного пламени, мягким, как перышки, вздымающимся все выше и выше, до самой высокой точки, где вспыхивали с ослепительной яркостью, беспредельно упоительные и сладостные, растопившие все у нее внутри <...> Она могла только ждать, ждать и стенать в душе, чувствуя, как он уменьшается, сжимается в ней, неуклонно приближая тот момент, когда он выскользнет из нее и оставит ее одну, в то время как ее женская плоть была открытой и зовущей, словно актиния во время прилива, и мягко требовала от него, чтобы он снова вошел в нее и принес ей наконец утоление.

(перевод Валерия Чухно).

“new strange thrills <...> melting her all molten inside”, передав это по-итальянски как “vibrationi nuove e strano che la fondevano tutta dentro”. Возможно, Монтелеони не так откровенен, как Лоуренс, когда переводит “womb” обобщенным словом “согро” (тело), которое, однако, не столь двусмысленно и неподходяще, как медицинский термин у Мусти - “matrice” (матка) и не так явно, как слово “sesso” (секс) в переводе Ченни, которое, по контрасту, еще более откровенно, чем выражение Лоуренса. В любом случае, если читатель видит этот абзац в переводе Монтелеоне, становится очевидным, что это большой прорыв с точки зрения ясности и близости оригиналу; поэтому не удивительно, что власти Ватикана сразу же однозначно выразили свою позицию. Более того, тот факт, что, в отличие от Мусти, Монтелеоне переводил на итальянский язык, предназначенный не только для ограниченного круга интеллектуальной элиты, но, действительно, - для любого читателя, не мог не возбудить дальнейших опасений среди церковников.

Роман только появился на книжных полках магазинов, когда вызывающая статья “Sconcezze in vetrina” (“Непристойность на витрине”) появилась в журнале “Civilit` Cattolica”, где было сказано, что власти намеренно проигнорировали опасности, скрытые в романе “Любовник леди Чаттерли”:

... так как мы сомневаемся, что можем убедить власти принять к серьезному рассмотрению вопрос о запрете на публикацию все возрастающего количества подобного рода опасных текстов, то мы взываем к совести честных граждан.... > Мы бы предпочли умолчать о том, что происходит тогда, когда власти, как если бы у них была предварительная договоренность с издателями, дают нам понять, что они не намерены вмешиваться в подобные вопросы[8].

Далее следует список так называемых запрещенных непристойных книг, включающий, помимо “Любовника леди Чаттерли”, роман Поля Адана “L’amore fisico” и Филиппа Эриа “Испорченные дети”, охарактеризованный как “порнография, распространяемая в газетных ларьках”. После этого Мондроне говорит в очень трусливом тоне о том, что Церковь на совершенно законных основаниях зорко следит за публикацией текстов Лоуренса:

Мы поступили бы нечестно, не уведомив благопристойных людей, которые питают искреннее отвращение к вышеуказанным романам и покрывают существование (в числе прочих романов, выставленных в витринах магазинов и киосков печати и попирающих общественную мораль) романа Д. Г. Лоуренса, который “Де Луиджи” уже опубликовало в разных изданиях. В то же время мы не можем понять, как заинтересованные в этом вопросе власти разрешают распространение одной из самых мерзких за последние несколько лет книг, которая вызвала огромный скандал и неудовольствие людей по всей стране (ASM).

“Любовник леди Чаттерли”, и не предприняли никаких противодействий, и против издателей, воспользовавшихся тем, что “самыми грязными книгами оказываются те, которые хорошо продаются”. Мондроне делает едкое и саркастичное заключение по прочтении:

Это история женщины, показанной в безусловной чувственной наготе. Одно из самых значительных свидетельств европейского упадничества, которое, возможно, остановит только текущая война <...> Лоуренс хотел бросить зерно лучшей жизни в более благодатную почву. Мы не можем не быть ему благодарными за то, что он заставляет нас задуматься о нашей собственной жизни <...>

В книге нет ни одного из этих позитивных элементов - она направлена на разрушение. Она губительна и столь же нетерпима, как подводное течение сточных вод. Если говорить об этом тексте как о произведении искусства вообще возможно, то это разговор об искушающей и безнравственной стороне жизни <...> книге, которая, таким образом, не несет в себе ни образовательной, ни предостерегающей функции (ASM).

Интрига заключается в том, что проблемы, поднятые в статье, убедили романиста Альберто Моравиа начать долгие литературные дебаты в либерально настроенном периодическом издании “Fiera Letteraria”, для которого он писал в противовес “Civilit` Cattolica”. В мае 1947 года Моравиа нанес противникам удар жесткой статьей против Церкви и среднего класса с его показной религиозностью, которых многие сочли виновными в изъятии тиража “Любовника леди Чаттерли”. Так как социальное давление нарастало день ото дня, итальянские власти не преминули принять незамедлительные меры. В конце концов существовал вступивший в действие закон, регулирующий конфискацию газет и других печатных изданий. Вторая статья Королевского законодательного постановления, датированная 31 мая 1946 года, гласила:

Статья 2

или оскорбительные для общественного благочестия. Это необходимая мера для предотвращения распространения подобных текстов и их пресечения <...> а также пресечения распространения любой информации о том, как получить эти издания или любого рода рекламные листовки об этой продукции.

В случае, если конфискация уже произведена в соответствии с вышесказанным, правонарушитель должен предстать пред судом, даже если обстоятельства, изложенные в статье 502 Уголовного кодекса, не произошли, судебное разбирательство находится в юрисдикции суда в любом случае (ASM).

Закон, приведший к конфискации нескольких книг (включая, помимо “Любовника леди Чаттерли”, роман Дефо “Молль Фландерс”, произведения Аретино, “Римлянку” Альберто Моравиа), был унаследован от фашистского режима с жесткой системой цензуры в области культуры. Достаточно вспомнить “чистку” книг, предпринятую Муссолини и направленную против англофилии и американофилии - тенденций, развращающих молодежь своей безнравственностью и поверхностностью. Некоторым произведениям, не переведенным на итальянский, удалось избежать печальной участи этого приговора, однако “Любовник леди Чаттерли” не был в их числе. 29-го апреля 1947 года два представителя полиции, исполняя приказ, лично исходящий от премьер-министра де Гаспери, направились в издательство на улице Виа Бьянка ди Савона в Милане, чтобы изъять все экземпляры романа “L’amante di Lady Chatterly”. Но, получив предварительное предупреждение о приходе полиции, Альберто Мондадори пригласил в издательство журналистов и представителей культурной общественности, таким образом превратив операцию по конфискации книг в пресс-конференцию, где он вручил полицейским единственный экземпляр романа, который у него оставался. Вот каким образом выглядел ордер на конфискацию книг, выданный в Генеральной Прокуратуре в Милане:

Так как до нашего сведения дошла информация о продаже романа “L’amante di Lady Chatterly”, переведенном на итальянский язык Джулио Монтелеоне (опубликован в издательстве Мондадори), вынесено решение о конфискации романа вследствие полной убежденности в непристойности его содержания.

Следуя этому постановлению, Мондадори озвучил перед всеми присутствующими формальный протест против того, что он считал “незаконным” и “неправомерным” действием, и что, как он опасался, могло привести к упразднению свободы печати. Мондадори отметил следующее:

“классическим” автором <...> Его роман “Любовник леди Чаттерли” был неоднократно опубликован в Италии, а также во всем мире (в Риме - с сентября 1944) <...>

В следующем абзаце этого заявления Мондадори привел очень смелый и умный аргумент, повлиявший на исход разбирательства. Публикатор привлек внимание суда к тому факту, что “роскошное издание” было настолько дорогим, что молодежь не могла его себе позволить, а, следовательно, издателя нельзя было обвинить в продаже подобной книги несовершеннолетним. Более того, он подчеркнул, что роман “Любовник леди Чаттерли” легко можно приобрести в других изданиях, тогда как все экземпляры последнего издания распроданы, за исключением одного-единственного, который он передал инспектору полиции.

Расчет Мондадори привел к ожидаемому результату: на следующее утро в большинстве газет были опубликованы статьи о первых запретах на свободу печати в пост-фашистской Италии. Вот некоторые заголовки статей, появившихся на первой полосе большинства государственных газет: “Культура в опасности”, “Как долго полиция продолжит вмешиваться в любовные дела “Любовника леди Чаттерли””, “”Любовник леди Чаттерли” изъят постановлением правительства”, “Скандал у Мондадори. Леди Чаттерли, которую застали врасплох, полураздетой в компании уважаемых граждан, забрал лучший представитель власти Артуро Наппа”, “После Флобера настал черед Лоуренса”, “Мондадори опротестовывает конфискацию романа”, “Непристойное поведение”.

Совершенно очевидно, что большинство статей открыто выразили свое недовольство христианским демократическим правительством и Церковью, взлелеянной премьер-министром де Гаспери. Например, газета, представлявшая интересы левых, “Sempre Avanti”, опубликовала статью, действенно неприемлющую официальную позицию:

очевидна в Италии. Неужели они действительно думают, что могут управлять нашими пристрастиями и вкусами и оценивать их? И даже усмирять ту вспышку страстей статьей в соответствующем Кодексе или с помощью полиции? Неужели они думают, что жизнь изменится после конфискации романа? Даже если закрыть все отели, природа продолжит предлагать влюбленным лужайки в качестве ложа, а звездное небо послужит потолком комнаты... (ASM).

Другие газеты акцентировали то, что диктаторский режим, подобный фашистскому, молчаливо проник в страну и обнаружил себя, запретив свободу слова и печати. Газета “Вечерний Милан” опубликовала статью на этой волне, подчеркивая “комизм” ситуации и в то же время ее опасность:

Судя по тому, с каким рвением власти кинулись изымать один-единственный оставшийся экземпляр романа, лежащий на полках библиотек среди других книг, опубликованных этим издательством, ситуацию можно было бы рассматривать в комическом ключе, если бы все присутствующие не были глубоко убеждены, что являются участниками события, которое войдет в историю как начало наступления на культуру (ASM).

Были также и другие статьи, подчеркивающие лицемерие и необоснованность беспокойства, говоря о том, что “новые поборники морали и местные квакеры”, конфисковавшие книгу, не смогли придумать лучшего предлога, кроме как сочинить “петицию, подписанную родителями, обеспокоенными тем, что их дочери и сыновья слишком быстро узнают правду о некоторых вещах, которые лицемерная мораль предпочла бы скрыть под маской загадочности и ханжеского приличия”[10]. В это же самое время даже те, кто, “зевая, дочитали роман до двухсотой страницы”, обрушились с критикой на Церковь и неограниченную власть Ватикана, хотя были глубоко обеспокоены проблемами падения нравов в Италии.

С другой стороны, была и консервативно настроенная часть общества, наряду с духовенством, поддержанная такими яростными его сторонниками, как отец Крочи, заявивший в своем интервью следующее:

Его автор страдал от туберкулеза, заболевания, которое вызывает нездоровые фантазии; поэтому он не смог найти верной позиции в вопросах морали (ASM).

Мондадори мгновенно отреагировал на вышеупомянутые высказывания. Он разослал телеграммы с протестом в основные государственные инстанции, включавшие кабинет премьер-министра, секретарям коммунистической, социал-демократической и социалистической партий: Тольятти, Сарагат и Ненни. Разосланный текст выражал “наиболее сильный протест против безнравственного, недоброжелательного и в любом случае незаконного действия”[11]. 15 марта Альберто Моравиа опубликовал в журнале “Fiera Letteraria” статью под названием “Последствия войны”, где, критикуя поданную в суд петицию на повесть Сартра “Стена”, провозглашал свободное право художника на изображение интимных сцен. Это статья положила начало ряду взаимных упреков между Моравиа и Петроччи, который защищал интересы Церкви в издании “Civilit` cattolica” и критиковал роман “Любовник леди Чаттерли” за нецензурность и “веру” его автора, утверждая, что не следует “подчеркивать физическую составляющую любви; необходимо верить совсем в другие идеалы”. В ответ на это Моравиа возразил:

Сексуальность в искусстве выглядит неартистично не потому, что она такова по своей природе, но из-за испорченного с самого начала моралью и излишней традиционностью восприятия читателей <...> Давайте попробуем определить, что есть порнография, а что - чистая необходимость искусства. Искусство - это нечто подлинное, серьезное, важное и удивительное[12].

30 мая 1947 года Моравиа прочитал лекцию об “Искусстве и морали” в театре Боргезе в Риме, где, открывая свою речь, сослался на сложившуюся вокруг “Любовника леди Чаттерли” ситуацию и резко критиковал итальянские власти за конфискацию книг, которых они никогда не читали, потому что они “всем сердцем не принимают культуру”[13]. По этому поводу Джованни Наполитано, остро переживавший проблему отношения искусства к морали, написал книгу “”Любовник леди Чаттерли” оскорбляет приличие”, где, в частности, говорилось:

Описание интимного акта, самой глубоко сокровенной части жизни человека, которую по своей природе не стоит выносить на обсуждение, оскорбляет приличия и не может найти отражения ни в какой книге. Описание любовного акта и восхваление фаллоса не может быть одобрено.

“Любовник леди Чаттерли” - посредственная книга, даже если Лоуренс пытается защитить себя от обвинений в непристойности, выдвигая в качестве оправдания как полемические цели (например, обвинение английского общества в лицемерии), так и практические (изгнание из общества ненастоящей любви. Подлинная любовь как навязчивый культ секса - панацея для общества)[14].

Более того, Наполитано не принимает высказываний Л. Мусти в предисловии к “Любовнику леди Чаттерли”:

... Есть только одна вещь, о которой стоит сожалеть: та, что автор (Лоуренс) позволил себя чрезвычайные ограничения. На наш взгляд, дав себе слишком много свободы в языке (в основном, вызывая на спор), он побоялся фактов, которые только и имеют значение. Чтобы в этом убедиться, достаточно привести в пример ту осторожность, с которой он представляет “дело Чаттерли”, ту заботливость, с которой он подчеркивает определенные качества джентльмена в лесничем (бывшем военном!) и - что самое обманчивое! - паралич мистера Клиффорда. Вот чем объясняется поведение его жены, снискавшей дурную славу[15].

Но Наполитано критикует именно перевод Монтелеони. Цитируя примеры непристойностей в романе, он отказывается приводить те самые слова, которые Монтелеоне использовал в переводе обсценной лексики Лоуренса. Он пишет: “Я верю, что, честно говоря, я обладаю добрым сердцем, п... в хорошей форме (использование начальной буквы слова принадлежит не Лоуренсу, но мне и отражает привычку к законопослушности, все еще служащую знаком уважения к человеку)”[16].

Но помимо обширного скандала и мнения общества, разделившегося на два лагеря, как это обычно происходит при таких обстоятельствах, общая ситуация безусловно создала книге хорошую рекламу: цена на издание взлетела до 4 000 лир, рекордная сумма для 1940-х годов! Еще более важную вещь заметил Сан Ладзарро, журналист, написавший, что “то, что случилось в Милане, может иметь положительное значение: напомнить многим забывчивым читателям о существовании книги и ее читателей...”. Ладзарро заключает, что “ни одна другая пытка не может быть более желанной, чем боль, причиняемая тем, что принято считать непристойным” (ASM).

“произведение искусства или научная работа могут рассматриваться как непристойные в том случае, если они продаются и распространяются среди несовершеннолетних граждан по иным причинам, нежели в целях изучения”. Судья вынес следующее решение:

Даже если я должен признать наличие грубой правды в описании любовных сцен, я не могу сказать о том, что по прочтении романа у меня сложилось впечатление, что я прошел через собрание непристойностей, не имеющих художественной ценности <...> Помимо любой критики, предполагая, что оценка оскорбления нравов - категория непостоянная и меняющаяся, закон ставит перед собой достойную одобрения цель - уверить творчески настроенных художников и ученых в том, что их произведения не будут преследоваться по закону (ASM).

Этот вердикт безусловно подогрел энтузиазм Мондадори, если в этом была нужда, и позволил ему, не останавливаясь ни перед чем, довести до завершения уникальный издательский проект, в важность которого он упрямо верил, - издать перевод всего наследия Лоуренса на итальянский язык, включая три варианта “Любовника леди Чаттерли”. 23 июля 1954 года Мондадори написал Фриде: “Я рад сообщить Вам, что мы в конце концов выпустили сборник “Три леди Чаттерли” для полного собрания сочинений Д. Г. Лоуренса. Они появились в серии “Зарубежные современные классики” (под редакцией Пьеро Нарди) под названием “Le tre Lady Chatterley””. Перевод был выполнен Карло Иззо, которому, как я отмечал выше, Мондадори доверил пересмотреть перевод “Любовника леди Чаттерли”, выполненный Монтелеони. В соответствии с тем, что сам Нарди пишет во вступлении к книге, они пытались согласовать между собой содержание переводов так, чтобы “определенным частям оригинала соответствовали определенные части перевода и таким образом, чтобы не возникало сомнений в том, что действительно отличается (добавлено или изменено) в каждом тексте, по сравнению с предыдущим”[17].

* * *

“Любовнику леди Чаттерли” никогда не ослабевал и силен и по сей день. Через три года после публикации, когда казалось, что сопротивление властей было сломлено, такой выдающийся ученый, как Бенедетто Кроче, написал очень тонкую статью, озаглавленную “Демон Лоуренса”:

Поиск “божественной другости”, понятый как желание человека слиться с божеством, безусловно, один из самых благородных человеческих порывов. Но наблюдение или представление “божественной другости” в самых низменных устремлениях человека, природных и физиологических, которые рассматриваются как единственно сущие и божественные, - нелепость, сгущение красок, болезненность восприятия, отрицающая существование и божественность высоких устремлений, духа, который вечно борется и побеждает и плоть, и мысль, и мораль...[18]

“демоном”, одержимым и обеспокоенным человеком, нелепым в отношении своего навязчивого leit motiv - секса. Некий А. де Микелис присоединился к обсуждению этого вопроса, упрекая автора за жесткую эротику и полемический вызов. Он написал статью, которая появилась в ежедневной газете правых “Il Giornale d’Italia” в марте 1962 года:

От исходной обаятельности и убедительности Лоуренс переходит к монотонности описания сексуальных упражнений: герои больше не являются страстными созданиями, но “дилетантами”, играющими непристойную роль. Желая показать путь к искуплению проблем человечества и возвращению к природе, Лоуренс упускает из виду, что он обманывает своих читателей, беря на себя роль пророка со своим бесплодным, исполненным презрения и пафоса катехизисом[19].

“Любовник леди Чаттерли” прошел через годы, адаптируясь к меняющимся нравам итальянского общества, затрагивая человеческие жизни, умы, и даже табу - запреты, которые когда-то казались святыми и подлежащими отмене, не говоря уже о языке, которым эти идеи были выражены и который подвергался жесткой цензуре. Роман должен был выстоять под огнем многих критиков и моралистов, имевших целью подогреть атмосферу, превращенную в скандал правительством и Церковью.

Однако с 1960-х годов и впоследствии отношение к Лоуренсу начали пересматривать, и автора, которого, казалось, вечно будут клеймить за его эксцентризм, наконец признали проповедником телесного начала, самым ярым поборником жизни, выступающим против разрушительных последствий промышленного развития, механизации и рационализма, засасывающих человека в водоворот смерти-в-жизни.

Лоуренс считал, что единственный “прииск”, лежащий там, куда человек мог отважиться проникнуть, - творческое бессознательное, источник свежего, подлинного и непредсказуемого творчества. Однако “золотая жила”, каковой является английский оригинал, вот уже почти целое столетие бросает вызов переводчикам на другие языки, предлагая им сохранить ту свежесть, которая так долго считалась извращенной, а в некоторых случаях (как, например, в “Пернатом змее”) даже фашистской. Таким образом, задача выйти за рамки предложенных схем, навязанных консерваторами, переступить через ограничительный барьер и использовать огромный потенциал языка Лоуренса оказалась первостепенной.

“Любовник леди Чаттерли” в блистательном переводе Серены Ченни - тому свидетельство), избавленные от двусмысленности и насилия цензуры, обретают на другом языке яркое и свободное выражение. Это позволяет читателям узнать текст во всех его нюансах и услышать нравственное послание подлинного Лоуренса.

г. Рим, Италия

Перевод с английского Елены ЛУЦЕНКО

СНОСКИ

[1] Lawrence D. Н. The letters of D. H. Lawrence / Ed. by James T. Boulton and Margareth H. Boulton. Vol. VI. Cambrigde: Cambridge U. P., 1991. P. 241-242. Далее письма Лоуренса цитируются по этому изданию с указанием тома и страницы в тексте. Иные источники цитат будут указаны в сносках.

’s Lover // Lady Chatterley’s Lover / Ed. by Squires, Michael. Cambridge: Cambridge U. P., 1993. P. 334.

[3] Burgess Anthony. Flame Into Being. London: Heineman, 1985. P. 8.

[4] Lawrence David Herbert. Morality and the Novel // A Selection From Phoenix. Harmondsworth: Penguin Books, 1979. P. 177.

[5] Russo Carlo. Lady Chatterley e la sua versione italiana // La folla. 1945. 17 May.

[6] Этот материал любезно предоставлен архивом издательства А. Мондадори: Archivio Storico A. Mondadori Editore. Historical Archives A. Mondadori Publishing House. Далее ссылки на архивные данные приводятся в тексте в скобках с пометой - ASM.

’f tutto nei romanzi. Fondazione Arnoldo e Alberto Mondadori, 1994. P. 426.

[8] Mondrone D. Sconcezze in vetrina // Civilt` Cattolica. 1946. 5 October. Текст предоставлен архивом вышеупомянутого издательства.

[9] В оригинале статьи текст приведен в английском переводе Никола Черамелла.

[10] L’amante di Lady Chatterley di nuovo in tribunale // Cronaca di Roma. 1947. 15 maggio (ASM).

[11] Ferretti, Gian Carlo. Lettere di una vita. 1922-1975. Milano: Arnoldo Mondadori editore, 1996. P. 225.

[13] Gnani Domenico. La discussione sull’articolo di Moravia // Fiera Letteraria. 1947. P. 5-6.

[14] Napoletano G. L’Amante di Lady Chatterley o del pudore. Napoli: Miccoli, 1948. P. 103.

[15] Lawrence David Herbert. L’Amante di Lady Chatterley// Intro. & trans. Lovecchio Musti, Manlio. P. 8.

[16] Napoletano G. Op. cit. P. 103.

[18] Croce Benedetto. Il demone di Lawrence // Il Messaggero. 1948. 26 September.

[19] Il Giornale d’Italia. 1962. March.