А. О. Алыпова, . Бочкарёва (Пермь)
БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В РОМАНЕ А. ТРОККИ «МОЛОДОЙ АДАМ»
Пограничные процессы в литературе и культуре:
cб. статей по материалам Междунар. науч. конф.,
посвященной 125-летию со дня рождения
Василия Каменского (17–19 апр. 2009 г.)
/ общ. ред. Н. С. Бочкарева, И. А. Пикулева;
Перм. ун-т. – Пермь, 2009.
http://rfp.psu.ru/archive/borderline2009/borderline2009.pdf
план, сознание человека, пусть даже нерелигиозного, но воспитанного на огромной традиционной базе библейской культуры, осознанно или неосознанно отсылает нас к ней.
В ХХ в. в Европе преобладает атеизм, но вместе с тем возрастает интерес к мифу, в том числе – к мифам библейским. Минимальные сюжетообразующие компоненты библейского текста, повторяющиеся в истории культуры, в мифопоэтике исследуются как мотивы. А. Н. Веселовский под мотивом понимал «формулу, отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую осо- бенно яркие, казавшиеся важными или повторявшиеся впечатления действительности» [Веселовский 1989: 301].
Уже название романа Александра Трокки «Молодой Адам» («Young Adam», 1954) указывает на присутствие в нем библейских мотивов. Примечательно, что название последнего произведения этого автора – «Книга Каина» («Cain’s Book», 1961) – тоже обращено к ветхозаветному образу.
«Молодой Адам» – первый роман шотландского писателя и единственное его произведение, переведённое на русский язык. Интерес к творчеству Трокки в целом возрос с появлением одноименного художественного фильма, снятого по этому роману в 2003 г. шотландским режиссёром Дэвидом Маккензи с Эваном МакГрегором и Тильдой Суинтон в главных ролях и признанного лучшим фильмом года на национальном фестивале авторского кино в Эдинбурге.
Образ Адама неразрывно связан с мифом о грехопадении, которому Дж. Фрейзер посвящает целую главу в своей книге «Фольклор в Ветхом завете»: «Вся суть истории о грехопадении, по-видимому, состоит в попытке объяснить смертную природу человека» [Фрейзер 1990: 32]. И эта смертная природа связана с выбором, который был предоставлен людям – стать смертными, но иметь возможность познавать мир чувственно или продолжать вечную жизнь в неведении и невинной инфантильности. Однако такая трактовка этого мифа появляется гораздо позже его создания, сначала это была только попытка объяснить происхождение человека и его смертность.
– это мотив изгнания из рая и обречения на «вечный труд, горе и смерть». Второй – сладость запретного плода, которая стала крылатым выражением, именно с акцентом на этой запретности. В своих исследованиях Фрейзер обнаруживает, что в первоначальном варианте мифа существовало два древа – Познания (и, возможно, смерти) и Вечной жизни, и запрещено было пробовать плоды только первого из них. То есть второе было свободно для доступа Адама и Евы, по словам самого Бога: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь» (Быт. 2:16-17), – но они всё же выбрали древо Познания.
С появлением христианства в мифе о грехопадении возникают новые аспекты. Амброджо Донини отмечает, что в раннем христианстве делается большой упор на возвращение обратно в рай, который представляется в образе сада, упоминаемого ещё в персидских и иудейских легендах, потому что сад был идеалом для народов, живших в засушливых неплодородных землях [Донини 1989: 104]. Как отмечает Донини, Апостол Павел выделяет из мифа о грехопадении самый главный конфликт христианства – конфликт плоти (смертной и грешной природы человека, которой он обязан своим прародителям) и духа (бессмертия и нравственной чистоты), что возвращает нас к истории с двумя деревьями. В этой трактовке проявляется мотив вины – вины всего человечества за грех Адама, первоначальная предрасположенность человека к рабству греха: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю», ибо «я плотян, продан греху» (Римлян. 7: 19, 14).
Развитием мотива вины становится мотив искупления, откуда возникает концепция Христа как нового Адама, то есть дающего всем, кто уверует в него, новую жизнь, освобождённую от первородного греха. Физическим олицетворением этого перерождения становится обряд крещения как акт заключения завета с Богом и вступления в новую веру, что предполагает очищение от грехов – с одной стороны, а с другой – смерть для всего мирского, чтобы проложить дорогу к совершенствованию духа. Здесь важен именно аспект воды как священной жидкости для этого обряда.
С распространением христианства по Римской империи и латинизацией церкви появляются новые толкования мифа о грехопадении. Так, Тертуллиан утверждал, что «человек несчастен, потому что он унаследовал от Адама его порочную природу, причину всякого страдания [см. Донини 1989: 169]». Согласно теории «традукционизма» (лат. traducere – перемещать, передавать), через акт зачатия новому человеку передаётся душа – и вследствие того, что передача может произойти только через этот акт, возникает первородный грех, в котором повинны даже младенцы. Августину все человечество представлялось «ответственным за грехопадение Адама в силу как бы органической порочности, которая передаётся от отца к сыну через зачатие. Поэтому даже в семейной жизни плотское желание – это “похоть”, которая одолевает всю сферу человеческой деятельности и поэтому неуёмно греховна» [там же: 237]. Так возникает мотив похоти Адама. Одновременно формируется культ девственности Марии и непорочного зачатия.
Роман Александра Трокки «Молодой Адам» написан под влиянием французского экзистенциализма, в частности повести Альбера Камю «Посторонний» (1940). Повествование ведётся от лица главного героя, который работает грузчиком на барже. И, следуя ходу его мысли, мы погружаемся в мир романа, который Джо видит и описывает или вспоминает. Он воспринимает всё на уровне ощущений и чувств; пытается постичь человеческое существование как уникальную нерасчленённую целостность, что характерно для экзистенциализма. Изначальное, подлинное бытие – это только переживание, что отсылает нас к образу Адама, который, вкусив запретного плода, выбрал Знание и смертность, тем самым получив возможность ощущать мир, воспринимать его чувственно, познавать его эмпирически. Мотив изгнания из рая появляется в воспоминаниях Джо о Кэти – его бывшей девушке, с которой он провёл вместе три года. Эти воспоминания светлые, полные счастья, что разнится с серым миром канала между Глазго и Лейфом на реке Клайд, по которому плавает баржа. «Я думаю, было время, когда мы были счастливы. Длинными летними днями в коттедже у причала, где мы были совсем одни» [Трокки 2006: 133]. По сути, мотив изгнания как такового, трансформируется здесь в мотив потерянного рая, закрепившийся в христианстве на протяжении веков. Но в произведении Трокки, имеющем черты романа о романе, «потеря рая» во многом связана с творческим кризисом героя. Живя с Кэти, Джо пытается писать книгу, поэтому зарабатывать приходится только ей: «“Мне было бы легче, если бы я верила в то, что ты когда-нибудь её допишешь”, – сказала она. “Думаешь, это так просто? Думаешь, надо просто сесть и написать эту чёртову книгу? У меня нет сюжета. Нет героев. Мне не интересна вся эта обычная ерунда. Разве ты не понимаешь? Эта литература – обман. А мне надо начать здесь и сейчас. Я…” “Нет, я не понимаю, – ответила она. – Я не знаю, почему ты не можешь написать обыкновенную книгу, такую, чтобы её поняли люди. Прошло уже восемь месяцев…”» [Трокки 2006: 134]. Заниматься тяжёлым физическим трудом, Джо не перестает читать книги.
Важен и мотив реки, связанный с библейской историей Адама и Евы – когда бог создавал рай, для орошения садов он пустил по нему реку, которая, выходя из рая, разделялась на четыре, и они уже текли на землю (Быт. 2:10). Таким образом, река Клайд, по которой плавает баржа, – это своеобразный путь из рая, а работа на ней – наказание за грех, который, как выясняется из воспоминаний, совершил герой – невольное убийство Кэти, неразрывно связанное с первородным грехом, потому что она была беременна. Большое значение в романе уделено образу воды, которая практически персонифицируется главным героем. «The water did it» [Trocchi 2003: 13] (дословно – «вода это сделала»), и дальше: «... вода в канале была свидетелем всего происходящего. Она давила на меня, её звук, её запах» [Трокки 2006: 52].
В языческих мифах (а мифы ветхозаветные тесно с ними связаны) вода, прежде всего, олицетворяется с началом всего сущего – материнским лоном, а отсюда возникает и эротическая метафорика. Культы языческих богинь любви часто связаны с водой – Афродита появляется из морской пены (опять же прослеживается аналогия с материнским лоном), Иштар оживлена водой в одной из легенд (живительная сила воды) [Аверинцев 1980: 240]. Эту метафорику мы наблюдаем и в романе в отношениях Джо и Кэти: «Она всегда боялась воды. Иногда я дразнил её этим, когда мы катались на лодке <…> В такие моменты в ней было больше страсти, чем когда-либо ещё, потому что она не умела плавать, потому что наша эротическая схватка в дрейфующей лодке была для неё делом жизни и смерти» [Трокки 2006: 86].
Вода в этом значении очень тесно связана с землёй в языческом понимании её как матери всего живого, что проявляется в образе Эллы, в описаниях её полной плоти, – героиня сравнивается с корнями травы, уходящими в землю, «на ней отпечаток жизни или силы, дающей жизнь» [Трокки 2006: 26]. Также важно, что первый раз герой овладевает ею именно на земле.
Возвращаясь к другим толкованиям мифологемы воды, вспомним о ветхозаветном образе Ионы, с которым связана история погружения во чрево водного чудища и выхода из него, чтобы сообщить о грехе и гневе божьем (Иона 1-4). Этот мотив можно проследить в смерти Кэти – погружении её в воду, тут же поглотившую её целиком, и потом появлении её тела как вести о двух преступлениях – убийстве её и ребёнка. В христианском понимании вода становится символом очищения, перерождения, нового выхода из материнского чрева, что также можно соотнести с Кэти – она через смерть очищается от первородного греха, связанного с актом зачатия ребёнка.
Со смертью Кэти связан и мотив вины, проявляющийся в романе с осуждением невинного человека, водопроводчика Гуна, как её убийцы. Джо понимает, что Гун невиновен, но не может оправдать его, не выдав себя, а он уверен, что в таком случае его самого осудят и повесят, не поверив истории о несчастном случае. Джо чувствует себя виноватым перед Гуном, но его мучит мысль о возможном признании. Мы связываем это с мотивом суда как испытания, пройдя которое он сможет очиститься от греха. Суд над Гуном завершает роман, он занимает несколько глав, на протяжении которых Джо колеблется. Наконец, он находит компромисс со своей совестью – пишет анонимное признание, но, естественно, ему не придают никакого значения. «Ставка оказалась в моей руке – моя жизнь, и я знал, что она уже никогда не придёт полностью в равновесие, что Гун проиграл и теперь был полностью во власти тех, кто его приговорил. <…> Не помню, как закончился суд. Я только знаю, что внезапно его честь Паркингтон исчез, и это было начало конца» [Трокки 2006: 159-160]. Мы видим, что вместе с Гуном проиграл и Джо в борьбе за свою душу.
– влюблённость в замужнюю Эллу, хозяйку баржи, и мотив похоти – на протяжении романа герой вступает в отношения с четырьмя женщинами, с которыми едва знаком, объясняя свою вечную жажду такими словами: «Каждый раз сходясь с женщиной, я чувствую, что сама судьба предопределила слияние наших тел именно так, именно в это время, в поле или в постели, не важно где. И я не думаю, что это что-нибудь значит, кроме того, что я всегда в ожидании, всегда готов попасть в эти сети. В сексе я как прутик для отыскания воды, осторожно нащупывающий очередную встречу» [Трокки 2006: 46-47].
Проанализировав проявление вышеперечисленных мотивов в романе, можно сделать вывод о том, что главный герой Джо и есть «молодой Адам», в результате грехопадения обреченный на «вечный труд, горе и смерть». Что касается первородного греха, то мы связываем его не с убийством Кэти как реальным преступлением, а с её беременностью, то есть зачатием ребёнка, которое произошло ещё до расставания молодых людей. Описываемая далее смерть Кэти – это её искупление, расплата за грех, очищение водой. Мотив вины и ответственности, связанный с судом над предполагаемым убийцей девушки, создает ситуацию испытания и морального выбора, однако искупления не происходит: роман заканчивается внезапно, как приход Страшного Суда, заставая врасплох героя и читателя.
Функциональное значение библейских мотивов выражается в первую очередь в углублении проблематики романа. В то время как «у религиозного человека сущность предшествует существованию» [Элиаде 1995: 45], в философии экзистенциализма ситуация обратная. Искусство оставляет за читателем право на самостоятельную интерпретацию интертекстуальных смыслов романа.
Список литературы
Аверинцев С. С. Вода // Мифы народов мира: Энциклопедия. М., 1980. Т. 1. С. 240.
Веселовский А. Н. Историческая поэтика / вступ. ст. И. К. Горского; коммент. В. В. Мочаловой. М.: Высш. шк., 1989.
Донини А. У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана) / пер. с итал. И. И. Кравченко. М.: Политиздат, 1989.
Фрейзер Д. Фольклор в Ветхом завете / пер. с англ. Д. Вольпина. 2-е изд., испр. М.: Политиздат, 1990.
Trocchi A. Young Adam. New York: Grove Press, 2003.